— Компьютеры, — вещала Валентина Петровна, — высокоскоростной Интернет…
«Видать, — отметила про себя Оля, — горе-папаша Артема неплохо заплатил, раз уж сама директорша проводит экскурсию».
Мимо прошагал электрик. Проскочила стайка веселых детишек.
— Полюбуйтесь, — Игорь Сергеевич указал на торчащий из стены изогнутый бронзовый хоботок. — Газовые рожки!
Коридор и при свете вмонтированных трубок был полутемным, а представить его в мертвенном сиянии горящего газа…
Рожок не вызвал у новенькой энтузиазма, и улыбка учителя угасла.
Оля смотрела в раскрытую дверь справа. Четыре аккуратно заправленные койки, шкафчики, вешалки… спартанское убранство общежития внутри архитектурного памятника плюс капля одомашнивания: цветы в горшочке, наклейки с диснеевскими персонажами, пушистые тапочки возле кроватей.
— Здесь я буду жить?
— Нет-нет, — сказала директор. — В виде исключения вас поселят вдвоем.
— С Артемом? — спросила Оля. Будто директор могла говорить об Игоре Сергеевиче.
— Конечно, милочка.
— Я не милочка, — напряглась Оля.
Диабетикам было противопоказано общаться с Валентиной Петровной, чтобы не впасть в кому от переизбытка сахара.
— Как скажете…
— Я не стану с ним жить.
Оле еще дома порядком надоело корчить из себя приемную мамашу. Да, ей было жаль брата, но ведь и она осиротела. И она нуждалась в сочувствии. А вместо этого ей всучили мальчишку, которого она не переносила на дух при жизни мамы. Держи подарок — у тебя же других забот нет! Вот и понянчься.
Фигушки, в мусорное ведро — заодно с подгоревшими гренками! Раз уж теперь вокруг есть взрослые, пусть они подтирают Теме сопли.
— Но ваш отец просил, чтобы…
— Он мне не отец, — перебила Оля Валентину Петровну. — Он — отец Артема, боров, не удосужившийся приехать на кремацию мамы.
— Хорошо, — сказал Игорь Сергеевич. — Но до вашего совершеннолетия, юридически…
— Юридически я обязана жить с братом?
— Нет, но…
— В таком случае… тут не занято? — Оля кивнула на койки.
— Занято, — сказала Валентина Петровна. — Тут пятиклассники живут. Игорь Сергеевич, — она развела до смешного миниатюрными руками, — заселяйте ее в общую комнату.
— Не жалко вам брата? — спросил учитель, когда директор утопала. — Вам бы вместе держаться. Тяжко ведь ему.
— Я поняла, почему вы психолога нахваливали. — Оля посмотрела косо. — Вы — он и есть на полставки, угадала?
За окном снова хлынул дождь, и сумерки шевельнулись в пустых комнатах ветхого дома.
7
Дождь монотонно стучал по рубероидной крыше придорожного магазина. Бродяга в джинсовых обносках инспектировал контейнеры и был вознагражден подтаявшим, но почти целым пломбиром. Шаркая грязными кроссовками, он проковылял под навес и устроился на лавке.
К магазину подъехала серебристая малолитражка. Вышли две леди: одна пониже, постарше, в модном плаще и с сердитым озабоченным лицом. Другая — сама беспечность. Лет семнадцати, в агрессивной боевой раскраске, в армейских ботинках, зауженных джинсах и черной толстовке. Поперек груди красовался принт: «Варвар». Девушка потянулась сладко, подставляя веки и лоб каплющему небу. Ярко-красные волосы были острижены коротко и торчали перышками.
«Воробушек», — подумал бродяга.
* * *— Чтоб я тебя видела, — распорядилась мама, перепрыгивая через лужи. — Ни на шаг!
— Так точно, мой генерал! — отсалютовала Алиса и пнула ботинком плавающую у бордюра пивную банку.
— Тебе что-нибудь купить?
— Мыло и веревку, пожалуйста.
Мама закатила глаза.
Алиса размяла затекшие мышцы. Она размышляла о безобразном особняке, затесавшемся среди сосен. О фальшивой тишине вечерних коридоров, о ночных скрипах, когда просыпаешься в своей девичьей казарме, прислушиваешься перед следующим нырком в страну грез.
Интернат — свобода или тюрьма?
Тюрьма по всем признакам, но любую клоаку можно при желании переделать под себя. Извлечь выгоду. Директрисе Патрушевой, как бы она ни корчила из себя комендантшу Шоушенко, семьи платят за содержание «заключенных», и платят немало. А стало быть, она наемный работник, в том числе Алисы. И после отбоя воспитанников контролирует разве что пожилой охранник, клюющий носом в холле.
Алиса подумала про Игоря Сергеевича Маслова. Высокий, статный, с умными глазами, а говорит как!.. Не лекции, а песни. Они не успели пообщаться, нужно быстрее исправить оплошность.
Из болтающихся наушников скрежетал норвежский металл. Алисе нравилось раздражать маму отголосками грохочущей музыки. А чего мамаша хотела? Сплавить дочурку в детдом и даже не помучиться в дороге?
— Привет. — Алиса продефилировала к бомжу, бородатому и взлохмаченному, в нахлобученной кепке с логотипом девичьей поп-группы Space Girls. — Можно присесть?
Бомж настороженно потеснился.
— Мокро, — пожаловалась Алиса и села прямо на колени остолбеневшему бродяге.
Мороженое таяло, стекая по запястью мужчины. Пахло от бомжа прескверно.
«Неужели так трудно ухаживать за собой? — не понимала Алиса. — Можно же помыться из шланга, да хоть из лужи, чтоб не вонять».
Она поморщила носик, но с колен не встала.
— Как тебя зовут?
— Г-Гриша… — Бомж был смущен и растерян.
Алиса обожала вносить сумятицу в скучное бытие.
— Клевая бейсболка, Гриш.
Она вытащила из кармана пачку, сунула в рот тонкую ментоловую сигарету, прикурила.
— Видел женщину, которая меня сюда привезла?
— Угу.
— Трахнул бы ее? — В синих глазах плясали веселые чертики.
За свою долгую жизнь бездомный видел немало наглых, дурно воспитанных детей, но эта получила бы пальму первенства. Он молчал, покраснев.
— Она везет меня в лес, — сказала Алиса, глубоко затягиваясь. — Там есть дом в чаще. Я думаю, это какая-то тоталитарная секта. Они заставляют нас учить алгебру. Алгебру, Гриш! И все такие строгие, напыщенные, фу… не удивлюсь, если они приносят жертвы своему Пифагору. — Она выпустила колечко дыма. Бомж кашлянул. — Или занимаются групповым сексом. У тебя был групповой секс?
— Э-э-э…
— У меня тоже не было. Я ужасная собственница. Нет, Игорь Сергеевич, конечно, няшка, — вслух рассуждала Алиса. — У меня стоит на него.
Бездомный закашлялся сильнее. Он не видел своих детей много лет, и никогда не видел внуков, но надеялся, что они выросли совсем другими людьми.
— Идет, — встрепенулась Алиса и ткнула сигарету в рот бомжу.
Мама ошалело взирала с порога магазина. Чуть не выронила бутылку пепси-колы.
— Хай! — ощерилась Алиса. — Хау ар ю? Как тебе мой новый бойфренд? Получше прежних?
— Прекрати… — процедила мама. — Прекрати этот цирк. Немедленно в машину!
— Прости, малыш. — Алиса соскочила на асфальт и послала бомжу воздушный поцелуй. — Найди себе работу, и, может, однажды мы встретимся снова.
Малолитражка покатила на север, прочь от города. Бомж посмотрел на фильтр сигареты, багровый от помады, и подумал, что этой девочке не помешает хорошая взбучка.
— От тебя воняет, — отчеканила мама.
— Так пахнет пролетариат.
— Так пахнут сигареты.
— В тебе клокочет классовая ненависть. — Алиса закинула ноги на бардачок.
— Убери.
— А то что? Отдашь меня в интернат?
— Я тебе добра желаю.
— А себе — спокойствия, да?
Над пиками сосен ползли вереницей свинцовые тучи.
Мама заговорила по телефону:
— We were expecting these documents by Friday but our sales department…[1]
Ей бы в лесную школу устроиться. Такая же чинная и надутая, как педагоги пансиона.
— Ты понравилась тому бомжу. Он сказал, ты секси.
— Could we make an appointment next week? I’m really sorry…[2]
— Риал сорри, брозер…
— Ты не видишь, я занята? — цыкнула мама, зажимая ладонью динамик. — Алло, алло? — Она раздраженно убрала сотовый. — Связь пропала.
— Мы в жопе мира. Если меня попытаются изнасиловать, я
