Крутнувшись на каблуках, Валентина Петровна исчезла в холле.
«С вашим прошлым», — повторяло эхо в голове. Игорь сжал кулаки. Во рту стоял привкус спирта, хотя он не прикасался к алкоголю полтора года.
— Игорь Сергеевич…
На террасу поднялись трое учеников. Историк совладал с эмоциями.
— Да, Жень?
— Кирилла искали в здании?
— Естественно. Мы тщательно проверяли этажи.
— А северное крыло?
— И там…
— Аукнули и ушли? — хмыкнула Оля. — В подвал вы спускались?
— Подвал заперт.
— Все ясно, не спускались. Подвал нараспашку, мы были там в среду.
— И сейчас пойдем туда снова, — перебил Женя учителя.
— Присоединяйтесь, — сказала Алиса.
Игорь открыл и закрыл рот. Подумал несколько секунд.
— Ладно, — наконец произнес. — Ладно. Идемте.
* * *Деревянные обитатели подвала приветствовали визитеров быстрыми кивками теней, перестуком коготков. Откормленные крысы засуетились за гардеробами. Пауки побежали по промокшим склеенным страницам.
— Кирилл?
Оля подумала о том, что, если Кирилл в подземелье, он, скорее всего, не откликнется на зов. Никогда больше не откликнется. Жалость клюнула точно в сердце. Перед глазами встал Кирилл, улыбающийся, салютующий стаканчиком, пьющий вино. Могло бы у них срастись, получиться? Наверняка нет. Такие девочки, как она, не подходят таким мальчикам, как Кирилл Юрков. Ей лучше подошел бы Женя — простой, наивный и забавный. Парочка года, Алиса права. Добби, с которым есть о чем поболтать…
— Никого, — сказал Игорь Сергеевич. — Аккуратнее…
Алиса театрально поскользнулась, ойкнула, взяла учителя под локоть. Лучи фонариков скользили по стопкам ветхих томов, грудам хлама, по пробковым маскам и сидящему в ванне манекену. Жене показалось: под истлевшей вуалью у ростовой куклы красные глаза.
Они прошли мимо механической лошадки и купели. Опрокинувшиеся колонны книг засыпали желоба. По написанному маслом портрету графини Верберовой ползли лениво слизняки.
Контуры постамента вызывали ассоциации с пирамидами ацтеков. Свет будто бы не отражался от зеркала, а проваливался внутрь, в эту тревожащую воображение дверь.
Оля направила фонарик на дальнюю стену, на рисунки под грибком, паутиной и белым налетом соли.
— Что это за фреска, знаете?
— В общих чертах, — сказал Игорь Сергеевич. — Ее привезли для графа Верберова из Сирии.
— Это что-то… месопотамское?
— Молодец, Краснова, — приятно удивился учитель. — Я уж подозревал, мои лекции никто не слушает.
Он приблизился к стене. Между блочных стыков виднелись гребешки черно-зеленой плесени.
— Фреска на самом деле не такая и старая, привезенная в дом. Шестнадцатый век, Месопотамия включена в состав Османской империи. В доме я находил письма и дневниковые записи Юлиана Верберова. Влага уничтожила процентов восемьдесят, но из сохранившихся фрагментов ясно, что граф был умным, начитанным, ищущим человеком. Владел десятью языками.
— И что же он искал?
— Он был увлечен шумерской мифологией. Скупал книги по теме, фреску вот заказал. Эти мотивы перекочевали потом на полотна, на мозаичное панно. А средневекового художника вдохновили более древние барельефы эпохи Хаммурапи.
— Какое клевое слово, — прокомментировала Алиса. — Хаммурапи! Будет моим сценическим псевдонимом, когда я сколочу рок-группу.
— А что здесь делает арлекин? — спросила Оля.
— Присмотритесь, это вовсе не арлекин. Он стал арлекином на картине Всеволодина, но это Нергал, хтоническое божество, хозяин преисподней, покровитель убийц.
— А «косари»?
— Дочери Нергала и владычицы мертвых Эрешкингаль. В их руках не косы, а серповидные мечи. Они приходят за ранеными воинами. Тут рассказана история Ашину — военачальника из шумерского города-государства Уммы.
— Это как графический роман? — догадалась Оля.
— Верно! Как комикс. Глядите. — Игорь Сергеевич поводил лучом по рисункам. — Согласно легенде, сын Ашину погиб на охоте, его растерзала свора гончих псов. Не обошлось без магии: колдунья, оскорбленная военачальником, превратила мальчика в лисенка, и собаки убили его. Ашину обратился за помощью к Оанессу. — Луч ткнул указкой в «рыбака». — Вавилонский историк Беррос называет Оанесса «ужасным монстром, родившимся в водах Персидского залива». Позднее Оанесс стал семитским богом осадков и покровителем города Терка, филистимляне знали его под именами Даган и Дагон. Он даже научил людей грамоте и математике. Но изначально Оанесс никаким репетиторством не занимался, он был известен коварством и необузданной похотью.
— Как они запоминали этих богов? — риторически спросила Алиса.
— А как вы запоминаете всех этих рэперов и блогеров? Итак… Ашину призвал Оанесса — для этого он скинул в залив со скалы десять девственниц. Задобрил амфибию, ну вы поняли. Оанесс сказал, что сын сможет воскреснуть в теле другого мальчика. Но он вошел в сговор с Нергалом и обманул смертного. Обезумевший от горя военачальник исполнял ритуал — его наемники топили в бочках похищенных детей. По заверениям Оанесса, в одного из них должна была вселиться душа сына. Для шумеров загробный мир был совершенно конкретным местом. Жрецы, например, пили специальную настойку, которая замедляла сердцебиение. Они, по сути, впадали в летаргическую, временную смерть и навещали своих почивших родственников. Как в турне отправлялись на уик-энд. Говорят, даже приносили с той стороны вещи, становившиеся объектами религиозного поклонения. Ножи, украшения, выкованные кузнецами Нергала.
— Черт, — пробормотал Женя. — Пиковая Дама… то есть графиня Верберова, занималась тем же, чем этот военачальник! Она пыталась оживить своего Колю.
— Любопытная теория, — задумался Игорь Сергеевич.
— Возьмете меня в соавторы?
— С радостью.
— Не подыгрывайте им. — Алиса невзначай потерлась щекой о плечо учителя. Как соблазнительная кошечка. — Видите ли, они серьезно решили, что вызвали Пиковую Даму. Что Кирилл пропал из-за нее, и Соню госпитализировали по… сверхъестественным причинам.
— Ребята? — Игорь Сергеевич вопросительно улыбнулся.
— Да. Мы ее вызывали, — не стал отнекиваться Женя. — Кирилл пожелал смерти мачехи, а Соня хотела перестать жрать. Совпадение?
— У-у-у, — протянула Алиса, имитируя звуки из фильмов ужасов.
— Это было здесь. — Женя запрыгнул на постамент. Оля представила, что из зеркала вылезают сотни упругих щупалец, оклеивают парня присосками и утаскивают в свой зыбучий мир. Но амальгама оставалась неподвижной, а тени ползали и сговаривались на периферии подвала. Окинув боязливым взором помещение, Оля заметила, что манекен чуть поднял правую руку и словно указывает на желоба. Черная водица тьмы заполнила купель и ворох книг. Оля нехотя представила, как священник с бородой похотливого океанского бога опускает в жидкий ледяной мрак плачущего младенца — Артемку, — крестит, ухмыляясь зубастым ртом.
В этой гадкой захламленной комнате накануне двадцатого столетия обезумевшая женщина топила невинных сирот! Девятнадцать детей ради своего сына. Потому что не важно, Средневековье, пещерные века или технологическая эра — горе толкает на ужасные поступки. И в наши дни, думала Оля, преступления Анны Верберовой меркнут на фоне исламских терактов, массовых убийств, Брейвика и новозеландского стрелка. Человечество продолжает погружаться в пучину бессмысленного зла, прикрываясь лозунгами, гимнами и религиозными цитатами.
Женя посветил телефоном на красные дверцы.
— Это символ Пиковой Дамы.
— Не совсем, — сказал Игорь Сергеевич, всходя по каменным ступеням. Алиса не отставала. —
