Главный город кантона, Вечный Май, протянулся с востока на юго-восток. Солнце поднималось как раз за его грандиозными небоскребами. Против света небоскребы казались синими силуэтами и выглядели еще более узкими и удлиненными. Слева и чуть поодаль от городских построек возвышалась двойная спираль «Небесной лестницы»: причала для дирижаблей, увешанного ночевавшими на нем мелкими воздушными летунами. Еще на сотню-другую метров выше в небе величественно застыли столичные гиганты «Золотой грейпфрут» и «Легенда». Сдвинулась с места и маневрировала «Звезда Ило» с элегантным ребристым силуэтом – этот аэрокрафт узнал бы любой, рожденный на острове Тобион.
Пилот наблюдал, как дирижабли снимаются со стоянок, готовясь лететь к океану и дальше: к живописным островам с такими же колоссальными Лестницами. Их курс лежал как раз над горой, приютившей Тимоха, затем над грядой Каменных братьев и дальше, к девственно-чистым песчаным пляжам, на которых нет и не было желающих загорать, потому что моря Ило Семилунного – это густой соленый суп с плавающими в нем неутомимыми и ненасытными созданиями.
Тимох приободрил себя и начал спускаться с горы. Это на самом деле оказалось сложнее, чем взобраться на нее. Стиснув зубы от боли в ступнях, пилот осторожно нащупывал уступы скалы. Порядочно изранил ноги и ладони, но спустился. И даже не свернул себе шею.
Предстоял переход по лесу к делянке лесорубов, которую он разглядел в направлении на север. Этот план уводил его от столицы, но выбора не было. На вырубке, несмотря на ранний час, техника очищена от зелени, значит, на лесосеке уже работают люди. Ему нужна помощь, и чем скорее, тем лучше. Нечего и думать доковылять до столицы на израненных ногах – ходок из него теперь никакой, и ночь, чего доброго, застанет его в лесу. Что сказать лесорубам, он придумает по дороге.
Каждый шаг давался с трудом.
Ступни опухли и нестерпимо болели, кожа облезала с них клочьями; обмотки, которые он сообразил из располосованной куртки, густо пропитались кровью. Тимох шел как в бреду. Пот катился с него градом, тело бил озноб. Остатки спрея с трудом выходили из опустевшего баллона.
Тимох споткнулся и упал. Лес кувыркнулся перед его глазами зелеными верхушками вниз, комлями вверх, и пилот потерял сознание.
* * *– Анна? Где мы? – сонно спросила Мрия, пытаясь определить, где провела ночь и откуда доносится агуканье дочки. Потом послышались мелкие поцелуи и ласковое бормотание: мамочка нащупала свое сокровище даже в кромешной тьме.
Анна не спешила вставать. Зачем? Ведь все так славно…
– Ах-ха, – потянулась она, – прекрасно спалось!
– Говорят, в состав нофиала входит легкий наркотик. Вот почему ранним утром местные люди такие свежие и оптимистичные. И вообще, они привязаны к своей планете; и страшные ночи, и флорники совсем не омрачают их любовь к Семилунному, – отозвалась Мрия. – Как бы добавить сюда немного света? Совсем чуть-чуть. Даже в эпислон не было такого мрака, как в нашем убежище.
– Флип-слип сдох! – отчитался Ветер.
Лежак заходил ходуном под проснувшимся галерцем. Он похрустел суставами, потягиваясь, послышался могучий вдох-выдох:
– Я хотел поднять фонарик с пола, но не успел. Раз мы проснулись, значит, можно открывать двери и окна, так? Ну, я пошел! Девочки, сейчас папочка все сделает! Сейчас-сейчас!..
Громкий хруст сигнализировал, что фонарику окончательно пришел конец под пятой галерца. Ветер говорил:
– Наш патрульный малость странный: и чего было нагнетать страх? Ночка как ночка. Флорники – себе, мы – себе. Я впопыхах не снял ботинки, так и задрых, не разуваясь…
В темноте он ударился о стойки стеллажа, потом гулко бомкнули пустые цистерны. Наконец Ветер нашел путь к двери, открыл ее и с брезгливым «Е‐мое!!!» шумно вывалился за порог, из одной тьмы в другую – в наглухо задраенный наружный периметр.
– Хради хосмоса, нех ходи… х-х-сюда… – простонал он. Раздалось жидкое чавканье и шумное, хриплое дыхание несчастного, корчившегося на бетонном полу бункера.
– Ш‐шет, ох, как ш-шет!.. – услышали девушки муки боли.
– Анна?! – сдавленно воскликнула Мрия, боясь напугать малышку, сосавшую грудь, и в панике забилась глубже, к стене. Ребенок заплакал. Мрия тихо заголосила:
– Ветер, что с тобой?! Что случилось? Нам ничего не видно! Да что же это такое?! Анна?!
Анна металась по бункеру в поисках спасения.
Она поняла, что Ветер поскользнулся и упал во что-то ядовитое – и если то же самое случится с ней, то все обречены.
Она нашарила медицинский шкаф.
Дверца открылась, и слабая подсветка внутри, незаметная днем, когда они с патрульным офицером заглядывали в запасы медикаментов и Тимох активировал баллончики с лекарством, – эта слабая подсветка сейчас показалась яркой. Анна схватила готовые спреи. Рядом лежал предусмотрительно оставленный фонарь, не слабый флип-слип, а аварийный галоген, в момент заливший схрон ярким светом. Анна ринулась к Ветеру, прихватив спальный мешок. Она вытерла салатовое желе с двери и взялась ладонью за протертое место. Ощутив слабое жжение в кисти, поколебалась на пороге, не рискуя спускаться, бросила тряпку под ноги, сорвала с лежака еще один спальный мешок и тоже бросила на пол, и только потом прыгнула по настланным спальным мешкам к скрюченному от боли Ветеру. Тот заходился от болевых спазмов и уже начал задыхаться. Анна заполошно поливала его аэрозолем из белого баллона. Ветер с трудом встал на четвереньки, подставляя под облако спрея красное, распухшее лицо и раздирая воротник одежды:
– Выф-феди меня от-ф-ф-сюда, белль!
– Куда?! – Анна оборвала его порыв ползти по ступеням внутрь схрона, хоть вряд ли Ветер видел, куда направляется, – его глаза скрылись под распухшими веками.
– Потерпи, Вет! Я застелю пол, выйдем наружу, я только застелю пол – не прикасайся к слизи! Я открою дверь, Вет! Спокойно, я рядом, Вет! Я уже открываю бункер, Вет!
Ветер выл и раскачивался, стоя на коленях.
В разорванной рубахе, с отекшим телом в красных пятнах, он пытался разбухшими непослушными пальцами высвободить руку из рукава. У него не получалось, – галерская униформа не снималась, передавив ему опухшее запястье. Он едва справлялся с дыханием, астматично свистя при каждом вдохе и выдохе.
Свежий лесной воздух ворвался внутрь из открытой двери. Ветер, руками нащупывая настеленную дорожку из одеял, заковылял на коленях прочь из схрона и рухнул на траву в пятне солнечного света. Ило-Соло сушило слизь, лишая ее ядовитой силы, Ветер успокаивался и приходил в себя. Анна, сбрызнувшись облаком спрея, металась по бункеру, открывала окна, давала распоряжения Мрии и успокаивала Ветера, на которого страшно было смотреть. В солнечном свете, падавшем из оконных проемов внутрь помещения, слизь быстро высыхала, но немало ее еще оставалось в темных углах подобием густо проросших грибов.
Анна, хлопотливая и яростная, как тигрица, набросала свежую дорожку из тряпья и настояла на том, чтобы Мрия тоже обрызгалась спереем и вынесла ребенка наружу под лучи солнца.
Белошвеек поразило то, что даже
