Лесоруб протянул пилоту завернутые в лопух бледные листья с редкими колючками. Водянистые листья толщиной с два пальца: знаменитый иланский бетель. При разжевывании листья бетеля истекают горьковатым вяжущим соком, затем вкус меняется на освежающе-кислый, затем клетчатка мясистого растения начинает расслаиваться, заполняя рот пышной жвачкой белоснежного цвета.
Тимох обрадовался находке.
– Поправляйся, парень! – Аристарх хлопнул пилота по плечу и снова вернулся к компании у входа, заглядываясь на Мрию с малышкой.
Он принял решение остаться с беглецами. Ему никто не возражал. Патрульный пилот был только рад.
Потом Аристарх обошел бункер по периметру. Несколько раз останавливался, недовольно сопел, а взятый у парней сезам изрыгал пламя. Лесоруб готовился к ночи.
Глава пятнадцатая
День второй
Тимох, Аристарх и Ветер проснулись одновременно с чувством, словно им немного заложило нос. Они смахнули с ноздрей сухую рыхлую массу, расползшуюся в пальцах: в темноте не определить, что такое.
Ветер возмущенно ругнулся: только пошевелился, и по боку как будто лезвием провели.
– Бок порезал!
Тимох всполошился:
– Нож-трава?! Ветер, не шевелись!
– Она! – отозвался бригадир лесорубов. – Ветер, не шарь руками! И все, кто меня слышит, лежите неподвижно. Если нож-трава не одна, – порежет на лоскуты любого.
Аристарх медленно и осторожно, опасаясь наткнуться на нож-траву, протянул руку к галогену у изголовья, включил фонарь, осветил бункер, осмотрел каждую пядь вокруг людей (девушки еще спали) и убедился, что единственная полоса нож-травы прорезалась через слой бетона на полу возле галерца и проросла сквозь пластик спальной полки. Аристарх задержал луч света, направив его на темный, словно армированный из-за четко выделяющихся прожилок, узкий, но прочный лист растения. Знаками показал галерцу, как избежать контакта с растительным лезвием.
Лист блек на глазах. Трава высыхала.
Аристарх, не переставая светить на нож-траву, оглянулся на спящих девушек и приказал:
– Тимох, живо, очисти ноздри белль и ребенку!
– Что это было? – спросил пилот, справившись и разглядывая в свете галогенного фонаря снятый с носов девушек пыльный войлок.
– Видимо, пыльца ветренницы. Вентиляция забилась.
Аристарх, обернув рукав куртки вокруг пальцев, вырвал из щели между плитами пола заметно подсохшую нож-траву и понес, по пути открывая дверь внутреннего периметра, внешнюю дверь и не забывая изучающе осматривать все вокруг – нет ли еще лезвий.
Анна и Мрия вздохнули, когда им с носов сняли пыльную пленку, повернулись, сладко потягивась, но не проснулись; они еще досматривали утренние сны.
Парни вышли в рассвет.
Нофиал и солнце стирают ужасы ночи.
Утром ты будешь помнить все, что случилось в вечерние часы, когда ворожил фиал, но пережитое в свете семи лун в крепнущем дыхании ночи утром покажется сном, всего лишь одним из твоих снов. А сны люди видят и на звездолетах. И ты не можешь бояться сна, каким бы тревожным он ни был, тем более если ты, здоровый и молодой, стоишь на изобильно зеленой земле, и ароматы леса особенно свежи, и, подобно приливной волне, накатывают, сменяя друг друга, а звуки леса будят в тебе жажду жизни и свободы; и в теле, как в растениях вокруг тебя, бурлят сильные токи, заполняя каждую клетку твоего тела…
Ветер не пошел дальше ручья, лес его настораживал.
Аристарх и Тимох разошлись в разные стороны от входа по росистой траве, недалеко, но так, чтобы не давили молчаливые и строгие стены бункера, оставленного за спиной. Листья растений роняли собранную в листовых пластинках влагу; цветы раскрывались на глазах, увеличиваясь в размерах и выпуская на волю спавших в чашелистниках насекомых. Земля курила легким туманом и пахла влажной от росы лиственной прелью и подгнившими фруктами, дожидающимися под плодовыми деревьями неутомимых плодожорок. Движение мелких животных и пресмыкающихся, незаметное днем, угадывалось в этот ранний час беспокойным вздрагиванием листьев над звериными тропами, дважды в сутки ведущими зверей из лесу на ночные лежбища и обратно. Тряслась и звенела лиана с сухими стручками-колокольцами: кто-то незаметно лазал по акации, задевая ветви. В вышине птицы всех размеров и окраски клекотали, тенькали, свистели и рассекали воздух крыльями. Птицы наверстывали пропущенные ночные часы своей короткой птичьей жизни, охотясь на насекомых, собирая улиток, змей и лягушек и нападая на сородичей.
Аристарх ушел к растению-водосбору, названному так за способность скурчивать на ночь листья конусом, а утром собирать в них конденсат и росу. Листья водосбора, расположенные на разных уровнях, раскрываясь от верхних к нижним, переливали друг другу воду. В пока еще скрученных листьях нижних ярусов ее накопилось достаточно для того, чтобы умыться с комфортом, и бригадир даже опрокинул себе на спину неколько доверху полных водой конусов, отряхнулся и отфыркался.
На обратном пути в бункер Аристарх нашел спелый плод кунья, умело прикрывшийся метелками перистых листьев. Лесоруб акуратно надломил над самой землей вертикально растущую толстую и уже подсохшую плодоножку гигантской ягоды. И понес, держа перед собой, как большую черную чашу, в которую из озорства кто-то воткнул пучок свешивающихся зеленых волос. Кунья им очень кстати: срезать твердую корку, защищавшую мякоть ягоды, добавить в кунья толченых орехов – и полноценный завтрак им обеспечен, еще и в готовой посуде. Девушки, должно быть, удивятся…
Когда вернулись в схрон, нашли бодрых белошвеек и младенца.
– Как спалось?
Девушки улыбались:
– Отлично!
Их лица были розовыми, а глаза яркими. Ило – здоровая планета.
Аристарх рассуждал вслух, обращаясь к Тимоху:
– Пыльца ветренницы вроде бы безопасна, – говорил он. – Пыльца свободно летает в воздухе, но собирается в рыхлый войлок, если место затхлое. Тогда она ищет местечко, где есть движение воздуха, где тепло и влажно. Сегодня ночью она нашла такое место у нас на ноздрях. Значит, в бункере не работала внутренняя вентиляция. Дышать из-за пыльцы становится тяжелее, словно дышишь через шарф, зато слой пыльцы неплохо абсорбирует: запахи, например, не пропускает. Пыльца ветренницы почти всегда присутствует в воздухе, это пустяк, но не пустяк тот факт, что флорники опять пытались проникнуть в бункер. И им удалось это сделать.
Они забили вентиляцию, заставив пыльцу отправиться в полет – она застоя не любит и не нашла ничего лучше, как собраться у нас на носу. А нож-трава проникла через пол бункера. Нож-трава обычно заодно с древесными корнями. Значит, бетонный пол ближайшей ночью будет разрушен снизу.
Ветер снял надрезанную с правой стороны рубаху и, выгнувшись через правое плечо, рассматривал бок. Порез на коже неприятно саднил, хоть кровь остановили быстро.
«Что за фигня? – шептал он. – Нож-трава, значит? Какая трава режет кожу, как лезвие?»
Потом он поерзал внутри одежды, пытаясь вернуть рубаху на место, но что-то мешало.
– Мрия, глянь, что у меня там?
– Из заднего кармана брюк торчит какая-то ветка, – откликнулась Мрия.
Ветер запустил руку в карман брюк: из кармана за ночь выросло чахлое деревце с жестким прутиком-стволом. Пока он спал, деревце отпечаталось
