– Ты можешь идти, мать твою?! – вновь прокричал старик.
– Да, – Мариэль сморгнула тень брата с глаз. – Могу.
– Помоги Сидонию! Нужно уходить!
Ткачиха сцепила зубы и поползла по ходящему волнами полу. Добравшись до раненого гладиата, протянула крючковатую руку и что-то прошептала в завывающем ветре. Сидоний ахнул и схватился за разорванный живот. Но прямо на изумленных глазах мужчины его внутренности заползли обратно, а рана закрылась, словно ее никогда и не было.
– Бездна и кровь… – выдохнул он.
– Ткачиха знает свою работу! – крикнул Меркурио. – А теперь поднимайся на гребаные ноги!
Сидоний, пошатываясь, встал и попятился, когда теневые титаны разрушили очередную стену. Меркурио прищурился, будто тьма, которую они проливали, была слишком яркой, чтобы на нее смотреть. Мия и Скаева стали почти неузнаваемыми, превратившись в гигантские черные фигуры с полупрозрачными крыльями и рябящими, как теневое пламя, телами. Они врезались друг в друга, как цунами среди бури воющих спутников. Различить их помогали только длинные, извивающиеся волосы Мии и шар, высеченный на ее лбу.
– Милосердный Аа, – выдохнул Сид. – Только посмотрите на нее…
– Куда нам держать путь? – спросила Мариэль. – Без Адоная…
– Нам нужно убираться с этих гребаных островов! – крикнул Меркурио. – «Республика пошла прахом», помните? «От ее руки рухнул на дно Город мостов и костей». Нам известно, чем все это закончится!
– А как же Йоннен? – крикнул Сид.
Меркурио посмотрел на мальчишку, испуганно присевшего у разрушенного трона Скаевы. Он был заперт за решеткой из плотной тени, его глаза округлились, щеки намокли от слез, пока он наблюдал за схваткой отца и сестры.
– …Мальчик должен остаться…
Меркурио перевел взгляд на Мистера Добряка, спокойно сидевшего на треснутом полу и облизывающего чернильно-черную лапу.
– …У него тоже своя история…
Титаны врезались в колонну, и она разлетелась вдребезги. Стены Ребра раскололись, и все упали на колени. Меркурио сипло пыхтел, его трясло. Язык покрылся пылью от могильной кости, его тень извивалась на полу. Прямо перед стариком возник Мистер Добряк, округлив свои не-глаза.
– …Идите! Бегите к Низам, живо!..
Сидоний взял Меркурио за ворот и рывком поднял на ноги.
– Пошли!
Итреец помог Мариэль встать, закинул Мечницу на плечо и подтолкнул ткачиху к зияющей дыре в стене. Снаружи горел пожар. Завывала буря. Земля дрожала. Океан бушевал. Все Четыре Дочери пробудились. Меркурио оглянулся, наблюдая, как фрагаменты Луны врезаются друг в друга и сгорают. Пытаясь разглядеть ту девушку, которую он любил. И зная, что нужно делать.
Сид попытался перекричать бурю:
– Меркурио, идем!
Старик прижал пальцы к губам и вытянул их в ее сторону. Прошептал:
– Я буду помнить тебя.
А затем развернулся и побежал.
Глава 47. Конец
В груди Йоннена горело темное пламя, пока он наблюдал, как они сражаются друг против другаи разрушают весь мир. Каждый из них – освобожденная частица бога, лунное проявление под небесами их Матери. Они превратились в великанов, тьма вокруг них росла и расширялась. Их крылья задевали края разрушенного зала, черный огонь, горящий на макушках, доставал до самого потолка, обугливая его. Но если хорошенько приглядеться, сквозь черную бурю и тела, созданные из ожившей тени, можно было увидеть силуэты людей, которыми они были когда-то.
Его отец. Его мир. Мужчина, которым он мечтал стать. Бог, которому он поклонялся, ныне принявший обличье истинного божества, но испорченного и прогнившего изнутри. Ярость, ненависть и страдания, жаждущие вернуть миру боль, которую причинили им. Мальчик мог это понять. Переводя взгляд с изувеченного тела матери на существо, которым стал его отец, он знал, каково ненавидеть того, кто породил тебя.
Но его сестра. Его дэ’лаи. Девушка, которую он узнал всего пару месяцев назад, но каким-то образом знал всегда. Храбрая, каким он никогда не был. Мрачная, запятнанная кровью и исполосованная шрамами до глубины души. У нее были все причины обратиться одной лишь яростью, ненавистью и страданием. Но как бы она ни пыталась этого скрыть, Йоннен знал, что Мия не позволила жизни сделать ее черствой. Она любила всем сердцем – свирепым, как у львицы. Отдавала себя до последнего, но ни разу не позволила себя сломить. Поскольку, несмотря на все потери, все жертвы, всю боль, взваленную на ее плечи, она все равно вернулась.
«Она все равно вернулась за мной».
Он чувствовал ее, горящую в этой буре гнева и теней. Ее любовь. Слишком яркую, чтобы ее потушить, даже всей силой бога.
Но фрагмент этой силы горел и в нем. Даже сейчас Йоннен ощущал, как тот тянется к другим осколкам, желая вновь воссоединиться. Его наполнил, опалил голод, бездонный и ненасытный. Мальчик вдруг понял, что хочет присоединиться к ним. Влиться в эту совокупность, стать многим в одном и взойти на свой законный трон на небесах.
Йоннен бил по теням, которые держали его взаперти, пытался прогнуть их своей волей. Его отец и сестра кромсали друг друга, раскачивая первое Ребро. Тьма вокруг них завывала. Демоны Мии ураганом рассекали воздух, врезаясь в плоть отца. Ее когти оставляли в нем глубокие царапины, и на стены брызгала черная кровь. Но чем дольше продолжалась битва, чем больше они рвали друг друга, тем больше Йоннен понимал, что их силы равны. Что они – темные противоположности друг друга. Он будто наблюдал, как кто-то борется с собственным отражением: каждая небольшая победа – это и небольшое поражение, каждый нанесенный удар – это и удар в ответ.
Они двое были так похожи. О Богиня, чего бы только они смогли достичь, если бы он любил ее как отец. Но теперь между ними стояло слишком много всего – слишком много крови, слишком много ненависти, слишком много тьмы. И посему каждый выступал против другого, кромсая, бранясь, но в результате ничего не добиваясь. Вокруг них мрак нашептывал просьбу, молитву, отдававшуюся звоном в темноте его сердца.
Многие были одним.
МНОГИЕ БЫЛИ ОДНИМ.
Но Годсгрейв рассыпался на кусочки.
Земля уже не переставала содрогаться, и Йоннен не мог подняться с колен. Небо пронзали молнии, волны врезались в скалистый берег, на улицах горело алое сияние пламени. Все Четыре Дочери проснулись от гнева брата и били по его могиле, пытаясь помешать ему выйти. Йоннен еще никогда не испытывал такого ужаса, все его тело дрожало, руки дергали за прутья, пока он искал внутри себя хотя бы часть той стальной силы, которую видел в сестре. Обратив свою волю на тени, он попытался присвоить их, сощурившись от сосредоточенности.
– Прогнитесь, чтоб вас, – прошептал мальчик.
Как вдруг он мельком заметил золотую вспышку среди подавляющего мрака. Йоннен с замирающим сердцем увидел на пороге сломанных дверей бледную фигуру в белом платье, испачканном грязью и кровью. Ее руки сжимали мечи из могильной кости, пальцы заливала чернота. Глаза тоже были черны, прекрасное лицо побледнело, длинные светлые косички извивались вокруг плеч, словно жили собственной жизнью.
– Эшлин? – прошептал он.
Ее темные
