Силана отвела взгляд:
— Люди теряют и горюют повсюду, не только на войне. Я понимаю, что вам больно. И совсем не считаю вас жалкой.
Мелеза снова протянула руку, и на сей раз дотронулась до Грея, провела по волосам, и он во сне повернул голову, потянулся к прикосновению.
— Зря, я и правда жалкая. Я столько раз желала ему смерти. А сегодня он мог умереть, и мне стало страшно. Страшно его потерять, как будто еще осталось, что терять. Я подумала, он умрет, и уже не получится ничего исправить.
Она убрала руку, брезгливо отерла о покрывало:
— И теперь я рассказываю всю эту мерзость тебе. Я хочу вспомнить, как ненавидела, потому что боюсь простить. Боюсь, что дам слабину. Ирбис, что я несу? Силана, как ты можешь это слушать?
Силана все же дотронулась до нее, легко, совсем невесомо коснулась плеча:
— Господин Грей любит вас. И вы любите его. Вы действительно верите, что он… обманет вас снова?
Она спрашивала не потому что хотела знать, просто чувствовала, что Мелезе это нужно.
— Я не верила и в первый раз, но я ошиблась. Даже одного раза слишком много.
А ведь Калеб мог бы сказать так о Силане. Потому что тоже когда-то верил и тоже любил, и так же не мог простить.
И она вдруг представила, а если бы все было иначе, если бы она вернулась с войны, и Калеб принял бы ее как прежде, если бы поддержал и ни в чем не обвинял…
Она не простила бы сама себя, каждое мгновение чувствовала бы, что не заслуживает ни его любви, ни его поддержки. Она хотела бы…
— Накажите его, — тихо и испугавшись этих слов, сказала Силана. Прошептала, но все равно показалось, что выкрикнула. И молчание, которое повисло в комнате было темным и напряженным.
Спокойное, размеренное дыхание Грея делило его на мгновения, резало, будто ножом.
— Я не могу понять, что вы пережили, — наконец продолжила Силана, когда смогла говорить. — Но я знаю, как это, предавать. Ошибаться без возможности исправить. Знаю, как это, когда собственными руками рушишь, уничтожаешь то, что тебе дорого. Вы правы, что не можете простить. Но вы хотите, я же вижу.
Мелеза судорожно вдохнула, выдохнула, глядя на нее больным, каким-то отчаянным взглядом.
— Назначьте наказание. Пусть оно будет тяжелым, пусть оно сделает больно. Назначьте такое, чтобы потом простить. И если господин Грей его примет и выдержит, вы оба будете знать, что он расплатился.
Силана бы этого хотела. Чтобы Калеб наказал ее, и после простил. Не важно, как и чего бы потребовал. Это бы того стоило.
— Госпожа Мелеза…
— Хватит, — та отвернулась. — Я не хочу это больше обсуждать.
Силана не стала настаивать, сделала вид, что не заметила, ни того, как задрожал у Мелезы голос, ни того, как та быстрым жестом мазнула по глазам.
Силана сама отвернулась и сделала вид, что не видит и не слышит ничего. И ждала, пока Мелеза заговорит с ней первая.
Наконец, Мелеза нарушила молчание:
— Я не собиралась обсуждать Грея. И мне не стоило так много рассказывать. Ты пришла не за этим.
— Я пришла помочь. Любым способом, каким смогу.
Мелеза устало отмахнулась:
— Тебе самой нужна помощь, — она поморщилась и добавила. — Обвинения Вейна многих настроят против тебя. Не важно, что докажут суд и дознаватели.
— Вы поддержите нас с Рейзом?
Мелеза покачала головой:
— Я поддержу тебя. Я не верю, что ты имела к этому яду отношение. Но твой гладиатор…
Силана хотела возразить, но Мелеза прервала ее жестом:
— Я знаю, что он стал тебе дорог. Но вы знакомы не так давно. И Рейз шел на бой, который никогда не смог бы выиграть честно. Более того, даже если бы его поймали, он всегда мог попытаться свалить вину на Вейна. Тот брал его меч в руки.
Силана ни на мгновение не верила, что Рейз мог бы так поступить.
Но даже если бы верила, если бы усомнилась…
— Рейз не смог бы достать аравинский яд. Орам дорожит вами и господином Греем. И еще…
Грей пошевелился, выдавил с трудом, прервав Силану на полуслове:
— Бой…
Она вздрогнула от неожиданности, и он продолжил:
— Щенок… дрался честно.
Мелеза потянулась, чтобы помочь ему, и отдернулась, будто обжегшись.
— И давно ты не спишь?
Он мотнул головой, кое-как сел, тихо застонав.
— Я знаю его, — дальше он говорил почти не запинаясь, упрямо выговаривая слова, только медленно и очень хрипло. — Он бы… дрался иначе. Если бы знал.
Мелеза нахмурилась:
— Ляг, это приказ. Ты уже достаточно сказал, — она повернулась к Силане и кивнула. — Хорошо, я поверю, что Рейз не виновен. Мы с Греем поддержим вас на Арене и в суде, если потребуется. Но не так сложно снять обвинения с Рейза, как доказать вину Вейна.
— Господин Каро что-нибудь придумает, — тихо сказала Силана.
Сказала, потому что хотела убедить в этом не только Мелезу и Грея, но и себя.
***
Ублюдкам запретили оставлять следы, и они били аккуратно. Умело. Так, чтобы причинить боль, но не причинить вреда.
Рейз молчал сколько мог, терпел и представлял, как убьет. Размажет этих мразей-дознавателей, вырвет им глотки голыми руками.
Боль выворачивала наизнанку. Навязчивая, сильная, с каждым мгновением все более невыносимая. Она отличалась от агонии, когда получаешь рану. Не было крови, не было страха и горячечного возбуждения боя.
И сильнее всего Рейза жгло то, что он не мог ответить.
Не мог дать им повод использовать это против себя. Не мог напасть на охрану, чтобы другие не убили его за это.
Не покалечили.
— Смотри, какой послушный. Хозяйка уже натренировала.
Они не молчали, и их слова лились, как бесконечная прогоркая рвота. Хотелось запихать их обратно уродам в глотки.
Рейз не знал их имен, но ненавидел.
Первый, второй и третий. У них не было с собой оружия, но они и так справлялись.
— Может, она и лизать его натренировала.
— Что скажешь, песик? Может, нам проверить?
Они провоцировали, или же считали его идиотом.
Или же им просто было все равно, и они были уродами. Вывернутыми, больными ублюдками. Хотя, чего еще Рейз ждал от прихвостней Вейна.
Он цеплялся за эти мысли, чтобы не слушать, не поддаваться липкому, отвратительному чувству страха.
Они могли сделать все, что угодно.
А некоторые вещи совсем не оставляли следов.
— Думаешь, ты такой сильный, песик, — третий всегда улыбался. Больше всех говорил и меньше всех бил. Смотрел прозрачными, рыбьими глазами, будто впитывал все. И как Рейзу больно, и как он сдерживается, чтобы не убить. — Думаешь, ты герой. Терпишь побои, хороший верный гладиатор. Но если бы захотел…
Третий ударил без замаха, быстро и очень точно, острым носком модных дорогих туфель под ребро.
Рейз скорчился, и стиснул зубы, когда первый схватил его за волосы, запрокинул голову назад.
— Если
