Аврора поморщилась, брезгливо и высокомерно:
— Угрозами вы ничего не добьетесь.
Калеб угрюмо усмехнулся в ответ:
— Правда? Тогда хорошо, что у меня есть и другие средства.
***
— Я слышала, ты не ладишь с братом, — равнодушно заметила Аврора, когда они с Силаной остались одни за воротами. У витой решетки ждал алый экипаж с символом Майенн на двери. Экипаж был запряжен лошадьми. Чародейский транспорт в Храме не признавали.
Только скатов или лошадей.
— Я причинила Калебу много боли, — спокойно признала Силана. — Но он все равно мой брат и любит меня. Он дал мне еще один шанс.
— Думаешь, ты его заслуживаешь? — Аврора скривилась, и спрашивала она на самом деле вовсе не про Калеба.
— Не важно, чего я заслуживаю, — ответила Силана. — Если откажусь от этого шанса, сделаю Калебу только больнее.
— Очень удобно, — Аврора открыла перед ней дверцу экипажа. — Залезай. Верховная ждет. Но она вряд ли даст тебе еще один шанс.
Силана помолчала немного и спросила, только когда экипаж повернул по направлению к Храму:
— Верховная все еще хочет помочь Вейну? Вы действительно отвернетесь от всех алых жриц?
— Не от кого отворачиваться, — резко отозвалась Аврора. — Алые жрицы даже не числятся в списках живых.
— Это ошибка, — как могла мягко заметила Силана. — Это предательство нашей веры, и всего, что завещала Майенн. Ты можешь ненавидеть меня. Можешь осуждать. Но пока мы существуем, Аравин медлит и соглашается на мир.
— Война или мир, это не касается Храма, — Аврора говорила так уверенно, так убежденно. — Это не должно нас касаться. Князь Силл Арне, король или аравинский император, какое нам дело, кто сидит на троне?
Должно быть, она пыталась убедить себя, и закрывала глаза на главное:
— Война касается всех.
***
Когда-то давно, когда Силана впервые увидела Храм Майенн, он показался ей красивее всего на свете — высокое, будто тянущееся в небо здание с треугольными шпилями, узкими окнами-витражами, которые сверкали на солнце.
Она была совсем ребенком тогда, стояла как завороженная у дверей, откуда слабо тянуло запахом ладана и воска, и смотрела на жрицу в белых одеждах. Такую нереально красивую, такую юную.
Казалось, сила — непонятная, таинственная сила — обнимала фигуру жрицы будто ладонь гиганта, наполняла чем-то неведомым. Покоем, умиротворением. Счастьем.
Тогда Силана впервые увидела Верховную.
Тогда же отчаянно, всей душой захотела оказаться на ее месте.
А в этот раз — Силана даже устыдилась — Храм показался ей обычным зданием. Красивым и холодным.
Аврора провела ее по гулким пустым коридорам во внутренние покои. Никто не задерживал их, даже не встретился им на пути, и Силана думала, что должна радоваться. Или грустить — она наконец-то вернулась в Храм. Но она не чувствовала ничего.
И ощущение — благословенное чувство Майенн внутри, которое вело Силану вперед все эти годы, которое было пламенем в ее крови — не стало ни громче, ни глуше. Было странно вдруг осознать, что ее походный, крохотный алтарь, который ютился на колченогом табурете в продуваемой всеми ветрами комнате, значил больше, чем все эти залы для молитв и чаши для подношений.
Аврора остановилась у высоких стрельчатых дверей — у входа в Зал Собраний. Она помолчала, помедлила, будто подыскивала слова, и Силана ничего не стала спрашивать, просто пыталась запомнить эти мгновения тишины, потому что уже знала — после этой встречи с Верховной больше никогда не вернется в Храм снова.
Та Силана, что любила этот Храм, что могла прийти в него дочерью и сестрой, так и не вернулась с войны.
— Я не буду желать тебе удачи, — сказала, наконец, Аврора. — И предупреждать не стану. И все же жаль, что все так получилось.
— Да, мне тоже.
Она распахнула двери и первая зашла внутрь.
***
Силана никогда раньше не была в Зале Собраний — в Зале Осуждения, как его еще называли. Его открывали, только когда нужно было судить за преступления. Очень редко.
Зал уходил вверх амфитеатром, белые скамьи располагались ярусами, и алый ковер, который покрывал ступени казался росчерком крови.
Силана ступила на алые плиты центральной площадки, подняла взгляд вверх. В самом центре последнего яруса, рядом с Верховной, спокойно улыбаясь сверху-вниз, снисходительно и надменно смотрел Вейн.
Он был абсолютно уверен, что вправе — вмешиваться в дела Храма и решать. И будто не замечая его, Верховная кивнула Силане строго и торжественно. Как и полагалось главной жрице.
Она почти не изменилась за эти годы, только складки в уголках губ стали глубже, да в волосах появилась седина. Но самое главное, то, чем восхищалась Силана исчезло навсегда.
Силана ответила поклоном, мазнула по плитам кончиками пальцев, отчетливо понимая, что кланяется Верховной в последний раз. И это не было больше знаком уважения. Для Силаны это было прощанием.
Казалось, все жрицы на скамьях затаили дыхание.
— Здравствуй, Силана, — Верховная встала, пошла к ней. Ощущение силы, исходящее от нее, подавляло — душное, белое. Обжигающее. Будто бы там, где она ступала выгорал воздух. — Ты знаешь, почему ты здесь.
— Я исцелила гладиатора, — ответила Силана. — Постороннего человека.
— Верно, — согласилась Верховная. Сделала взмах рукой, и Аврора поклонилась, отступила к скамьям.
Силана проводила ее взглядом, а потом посмотрела прямо на Вейна. Он так пугал ее раньше, он столько всего сделал — ей, и Рейзу, и алым жрицам, которые стояли у него на пути.
И только теперь Силана чувствовала, что справится. Что готова — бороться против него изо всех сил. Не стыдясь ни своих поступков, ни своего пламени.
— Ты знала, что это запрещено, — продолжила Верховная. — Знала, что оскорбляешь нашу веру и закон Богини. И пошла на это.
Она говорила правильные вещи — те, что были записаны в священных текстах, и в которые Силана раньше искренне верила. До войны.
Но говорила это, потому что рядом сидел Вейн. И Вейну это было выгодно.
— Я не жалею, — ответила Силана. — Я спасла человека, потому что могла. Потому что во мне живет пламя Майенн и только я решаю, как его использовать.
Почему-то говорить было легко. Теперь, после всего, что она увидела и всего, что узнала. О Храме, который готов был прикрываться верой в собственных целях, о себе и своем пламени.
— Когда вы отвернулись от меня, я чувствовала себя раздавленной, недостойной, — спокойно признала Силана. Проигнорировала шепот среди жриц, волны злости, которые вызывали ее слова. Ядовитую, будто аравинская отрава, улыбку Вейна. Ей важно было объяснить, рассказать. Не ради себя и не ради Верховной, которая готова была продать Храм аравинцам в обмен на комфорт и безопасность. Ради тех жриц, что искренне любили Майенн, как любила ее Силана. — Я стыдилась своего пламени. Стыдилась того, что стала алой. Но теперь я этому
