– Позавидовали бы? А где же тогда живет бóльшая часть ваших людей? – поинтересовался Макс.
– Офицеры – в замке и в деревне, низшие чины – в новом трудовом лагере. Там довольно уютно, у всех благоустроенное жилье, со всех сторон сады, но таким видом, как отсюда, они, понятное дело, наслаждаться не могут.
Хауссман открыл дверь, и у Герти невольно вырвалось восторженное восклицание – уже второй раз за этот день.
Комната была огромная, с высокими потолками и большими окнами; из них открывался потрясающий вид на раскинувшийся внизу лес.
Герти сразу же прошла через комнату и выглянула в окно. Потом провела рукой по шторам. Ей всегда нравились красивые, изящные вещи, хотя за свою жизнь она видела их очень мало. Глядя на ее лицо, Макс понимал, что его жена растерялась и не знает, что и думать. Вид заключенных определенно шокировал ее, однако она не хотела выглядеть в его глазах неблагодарной.
На самом же деле Герти, с ее тонким пониманием истории, мысленно производила холодный расчет. Они были там, где были, подхваченные потоком событий, которому в данный момент не могли сопротивляться. Причитать и заламывать руки по поводу горькой судьбы этих несчастных было бы напрасным проявлением сентиментальности, не более того. Важнее было что-то сделать для них. Сбежать отсюда, после того как они увидели, что происходит в замке, было бы трусостью. Герти чувствовала, что Макс нервничает, переживает из-за того, что она может подумать, мучится угрызениями совести, упрекая себя в том, что привез ее в такое место. Критиковать его за это и тем более выдвигать какие-то обвинения было бессмысленно. Они оказались в этой ситуации вместе – вместе и упадут. Или выстоят.
– Взгляни-ка сюда, Макс. Это чистый бархат, – с придыханием произнесла Герти, поглаживая ткань. – А еще здесь современное газовое отопление вместо камина.
Но кроме этого имелся также и старинный очаг, выложенный изнутри огнеупорной керамикой.
Ничто в этой жизни не радовало Макса так, как вид счастливой Герти. Их жилье в Зальцгиттере напоминало ветхозаветный ковчег, где по-прежнему оставались жить некоторые из самых неприглядных животных. Эти же хоромы, хоть и древние, немного старомодные, были очень хорошего качества. К тому же реконструкция замка скоро должна закончиться – относительно, конечно, – и тогда все заключенные отсюда исчезнут.
– Боюсь, что этих апартаментов переделка еще не коснулась, так что стиль здесь выдержан несколько вычурный – не совсем во вкусах СС, – заметил Хауссман.
– Да, дубовая отделка смотрелась бы получше, – подхватил Макс.
– Именно, – закивал профессор.
– Ох, Макс! Посмотри сюда! – воскликнула Герти.
– Что там?
Оказывается, она тем временем приоткрыла дверцу буфета, где стоял граммофон.
– У нас нет пластинок, – сказал Макс.
Свою коллекцию джазовой музыки он подарил Арно еще несколько лет тому назад, решив, что могут возникнуть неприятности, если кто-то услышит, как он крутит такие пластинки. Арно же, напротив, утверждал, что настоящий наци должен брать от жизни лучшее и поэтому он будет наслаждаться джазом по утрам в своем кабинете. Одним из немногих преимуществ соседства сталелитейного завода было то, что из-за стоявшего там шума никто не мог услышать этой музыки.
– У меня есть коллекция маршей – могу одолжить, – предложил Хауссман.
– Вы очень добры, – ответил Макс, только в самый последний момент смягчив сарказм в своей интонации.
– Ну, пластинки мы купим, – сказала Герти и добавила, обращаясь к мужу: – Посмотри-ка.
Она отвела Макса в кухонную зону. Там стояла очень симпатичная мойка. С двумя кранами.
– Здесь можно будет принимать горячую ванну! – прошептала Герти.
Она нервничала. Состояние узников действовало на нее угнетающе, но она так долго жила в пропахшей плесенью хибарке, что такая роскошь буквально одурманивала ее, отравляла ей мозг. Герти все еще продолжала притворяться, но замаячившая впереди возбуждающая роль беззаботной домохозяйки действовала на нее, будто расслабляющая горячая ванна – нечто такое, во что можно окунуться и забыть обо всех проблемах.
– С шести до восьми по понедельникам, средам и пятницам, – уточнил Хауссман. – У нас тут есть центральная котельная и неограниченное количество дров, но все-таки сейчас идет война…
– Как приятно видеть тебя счастливой, Герти!
По выражению ее лица Макс понял, что сейчас она думает о том, что они наблюдали в главном зале. Тем не менее она улыбнулась.
– Мне никогда не нравился Зальцгиттер, Макс.
– Знаю.
Он едва ли не физически ощущал, как недовольство и досада покидают его жену, словно об этом напевал шорох ее шагов по бетонному полу. Точно так же, как Герти была чувствительна к эмоциям окружающих, ее собственные чувства, казалось, способны были окрашивать воздух вокруг нее в разные цвета. Если она печалилась, Макс в принципе не мог быть счастлив; если же она была счастлива, он не мог грустить.
– Однако мой умница-муж увез меня оттуда. Молодчина, Макс!
Может быть, она храбрится специально для него? «Вполне вероятно», – подумал Макс. Возвращение в Зальцгиттер стало бы для Герти ужасным разочарованием. Тем не менее у него все еще оставались сомнения насчет того, как его молодая жена – не говоря уже о нем самом – сможет переносить близость этих похожих на зомби заключенных.
– Теперь лаборатория, – напомнил Хауссман.
– Да.
В действительности Макс мог бы сослаться на необходимость отдохнуть или, по крайней мере, выпить чашечку кофе, но у него было ощущение, что сразу же уделить внимание ожидающей его работе будет очень по-эсэсовски, и поэтому он не стал возражать.
Они снова пошли по спиральной лестнице, пока не оказались в коридоре в самом низу.
– А теперь, – с улыбкой произнес Хауссман, – давайте-ка пристрелим для вас одного из этих долбаных свидетелей Иеговы. – Его манера держаться резко изменилась, как будто демонстрируемая до этого обходительность была для него словно вызывающая зуд рубашка, которую профессору не терпелось поскорее сбросить.
– Что? – растерянно переспросил Макс; его прошибло холодным пóтом. – Но ведь это незаконно, разве нет?
Хауссман небрежно махнул рукой:
– Застрелен при попытке к бегству, обычное дело. К тому же свидетелей не будет, кроме других свидетелей Иеговы, – простите за каламбур, я в этом не очень хорош. Пойдемте же.
– Но разве, если вы будете убивать рабочих, это не задержит строительные работы? – пролепетал Макс, плетясь следом за Хауссманом.
Макс чувствовал себя беспомощным: как будто он катится с горы и ничего не может с этим поделать.
– Там, откуда они к нам поступили, свидетелей Иеговы еще полным-полно; к тому же это заставит остальных заключенных пошевеливаться.
– Мне показалось, вы сказали, что их трудно натаскивать.
– Это касалось уборщиков в моем кабинете, а не разнорабочих. Не волнуйтесь, ни в кого из тех, кто еще может пригодиться, я стрелять не стану. – Сказано это было тоном человека, убеждающего свою сверхосмотрительную тетушку в том, что еще один кусочек яблочного пирога нисколько не повредит ее фигуре.
– Я… у меня… Я недавно подхватил ушную инфекцию, – запинаясь, начал выдумывать
