– Так ведь пистолет-то можно использовать по-разному! – радостно возразил ему Хауссман. – Например в качестве дубинки, и очень эффективной. А теперь позвольте-ка… – Он открыл двери в главный зал. – Хайль Гитлер!
Профессор выкрикнул нацистское приветствие так энергично, будто перед этим воткнул пальцы в электрическую розетку. Дверь он открыл как раз в тот момент, когда с другой ее стороны стоял какой-то высокий тип в светло-серой форме. Макс плохо разбирался в званиях войск СС, но и он понял, что тем, кто убирает сортиры, такую униформу носить не положено. Четыре серебряных кубика и полоска на левой петлице говорили о том, что перед ними оберштурмбанфюрер – звание, соответствующее подполковнику или оберст-лейтенанту в регулярной армии, насколько мог судить Макс, опираясь на свои чахлые познания в этом вопросе. А череп на правой петлице подтверждал его догадки: перед ним был убийца.
Но несмотря на это Макс с трудом сдержал усмешку. Потому что мужчина этот казался воплощением холодного эсэсовского стиля, иллюстрацией к сборнику методических наставлений этой организации. Под эполетом у него была пара белых перчаток, под мышкой красовалась щегольская трость; он смотрел на двух докторов, как на что-то прилипшее к подошве его туфли. В менее официальной обстановке Макс мог бы поспорить с Арно, что у этого персонажа где-то припрятан монокль. «Если у него обнаружится монокль, Арно, – сказал бы он своему другу, – ты будешь должен мне пару кружек в нашей пивной».
«Хорошо, – ответил бы на это Арно. – А что ты поставишь взамен? Предлагаю твой мундштук, и целый вечер будешь меня угощать».
«Идет. Но если он при этом еще и летает на красном триплане, ты будешь поить меня пивом по гроб жизни».
Эти мнимые шутки, отголоски нормальной жизни, до которой было уже не так просто дотянуться, вихрем пролетели в голове у Макса.
– Профессор Хауссман, – сказал офицер. – А вы, должно быть, доктор Фоллер.
Макс внимательнее присмотрелся к нему. Господи, да на его восковом лице шрамы от удара саблей! Самый большой из них тянулся через всю щеку до самого подбородка. Можно было не сомневаться, что эти отметины офицер получил еще в молодости, во время дуэлей, пьянства и еврейских погромов. Макс снова чуть не рассмеялся. Этот офицер казался ему пародией на старшего функционера СС, как будто человек проснулся утром и подумал: «Что бы такого отмочить? Наряжусь-ка я так, чтобы попугать народ своим грозным видом».
Хауссман его не представил, а сам эсэсовец назвать свое имя не удосужился.
– Я читал вашу работу, Фоллер.
– И что вы о ней думаете, группенфюрер? – Не зная точно его звания, Макс решил, что, если ошибаться с чинами, то в сторону повышения, и взял с запасом.
– Прошу вас, не нужно преувеличивать. Называйте меня оберштурмбанфюрером. – Попытка польстить, похоже, разозлила эсэсовца; впрочем, Максу показалось, что разозлить его в этой жизни могло многое. Между тем офицер продолжал: – Итак, «Гипотеза о появлении сверхъестественных способностей, вызванных травмой головного мозга». И в приложении – экспериментальная модель, в которой должны быть задействованы приматы, – это ведь ваша работа, я не ошибся?
– Все верно, – сказал Макс.
– Что ж, должен вас поздравить, – продолжал офицер. – Это самая большая куча дерьма, с которой мне приходилось сталкиваться за уже очень долгое время. Думаете, что можете взывать к богам с помощью скальпеля? А я уверен, что не можете, и знаете почему? Потому что они сами мне об этом сказали.
– Ладно. Я… я…
Макс поймал себя на том, что заикается, от негодования потеряв способность скрывать испуг.
– Но вам не стоит беспокоиться, старина, потому что Генрих Гиммлер считает иначе, а значит, мое мнение ошибочное. На самом деле это даже не мое мнение, а так, набор нелепостей; я мог бы в них поверить, если бы рядом не оказалось Гиммлера, который меня поправил. Так что вы находитесь под его покровительством. На данный момент.
– Повезло мне, однако, – выдохнул Макс, чувствуя, что к нему возвращается обычная ироничность.
Тут наконец к Хауссману вернулся дар речи.
– Проект Фоллера – это лишь побочное направление. Всем известно, что главные надежды Рейха в этой области связаны с вашим именем.
– Но разве это не секретная информация? – строго взглянул на него офицер.
– Да, конечно, оберштурмбанфюрер. Разумеется. Простите, господин фон Кнобельсдорф.
Макс чувствовал огромное желание уйти отсюда, не дожидаясь дальнейшего развития событий.
Фон Кнобельсдорф улыбнулся:
– Полагаю, что одна из обезьян доктора Фоллера все равно в конце концов поведает ему этот секрет.
Макс стоял, неловко переминаясь с ноги на ногу.
– То, что обезьяны умеют разговаривать, доказано, это не теория, – сказал он, угрюмо понурившись и обращаясь к своим ботинкам.
– О да, я знаю, – ответил фон Кнобельсдорф. – Тогда, позвольте, я несколько перефразирую свою мысль. В давние времена умственно ущербных часто использовали в роли провидцев. Ритуалы, калечившие людей, и человеческие жертвоприношения порой применялись для того, чтобы, шокировав мозг, активировать его незадействованные участки, вплоть до сумасшествия. Те, кто, в нашем понимании, лишился рассудка, имеют доступ к уголкам сознания, недоступным для здоровых. И будущее Рейха связано не со сверхлюдьми, а с безумцами и увечными.
Макс ничего на это не сказал. Фоллер сразу же отказался от мысли выгородить себя, защититься, главным образом потому, что он-то знал – защищать особо нечего. Его работа была следствием преувеличенного самомнения, к которой по ошибке отнеслись слишком серьезно. И сам Макс с самого начала не рассчитывал получить за нее что-то более существенное, чем возможность кутнуть как-нибудь вечерком.
Фон Кнобельсдорф между тем продолжал:
– Вы считаете, что здоровый рассудок может служить ингибитором экстрасенсорных способностей, своего рода их изоляцией. Если удалить его либо блокировать те участки мозга, которые ответственны за него, можно получить ключ к телепатии, возможности общаться с духами, а может быть, и с самим Богом.
Макс понимал, что этот эсэсовский офицер использует свои познания как таран, бьет его прямо в лоб, чтобы запугать и деморализовать. Его продиктованная инстинктом линия поведения при подобных наездах сводилась к тому, чтобы лишить атакующего силы, не обращая внимания на то, на что тот делает упор, то есть попросту изменить правила. Но в данном случае Макс понимал: идет борьба за его жизнь и он обязан сражаться, хочет он этого или нет.
– То, что человеческий мозг в обычном состоянии использует только десять процентов своих возможностей, является бесспорным фактом, – заявил он.
Господи, где он это вычитал? Макс знал, что это чушь, пусть и общеизвестная, но сейчас он использовал ее в качестве аргумента – совсем как во время дебатов с Арно, только ставки на этот раз были намного выше.
– Если рассмотреть строение мозга древнего человека, может оказаться, что его возможности…
Фон Кнобельсдорф со смехом поднял руку, останавливая его:
– Так вы утверждаете, что мозг используется только на
