Харбард оторвался от чтения и, встретившись глазами с Кроу, заметил, что тот весь дрожит.
– Вы помните это, Эндамон? Помните?
Кроу судорожно сглотнул. Если это была она, возрожденная Адисла, он сказал бы ей, что любит ее. Усилием воли Кроу заставил себя вернуться в настоящее. Его мысли судорожно метались, ускользая от него, а он пытался сфокусировать сознание на какой-то точке отсчета, как человек, который, стараясь сохранить равновесие, цепляется взглядом за неподвижную точку на стене.
– Любовь… – сказал Кроу.
И Харбард прочел:
«И леди поведала мне, что Зверь признался ей в любви, после чего бросил дитя и убежал».
– Кем она была? – спросил Харбард.
– Не знаю, – ответил Кроу, чувствуя, как ему на глаза наворачиваются слезы. – Я ничего об этом не помню.
– Таким образом, мы имеем зверя, чье сердце тает от любви. Теперь посмотрим, что обнаружил егермейстер, – сказал Харбард и продолжил чтение.
«Есть много качеств, необходимых охотнику на волков, но главное из них – удача. Без нее может потерпеть крах даже самый талантливый следопыт. Я был отличным следопытом и при этом удачливым человеком. Мой обход обителей колдунов и отшельников нельзя назвать плодотворным. В частности, несколько дней я не мог отыскать высоко в горах Севенны хижину одного из таких затворников, месье Шастеля, хоть мне и указали направление. Днем я бродил по холмам в поисках волчьих следов, но Зверь всегда оказывался в другом месте, и на хуторах и в селах, где я останавливался на отдых, я постоянно слышал рассказы о новых страшных убийствах. На третью неделю скитаний я наконец набрел на хижину, которая сначала показалась мне покинутой. Прохудившаяся крыша нуждалась в ремонте, перекошенные ставни были сломаны. Однако день был ненастным, погода в горах становилась все хуже, и поэтому я рад был любому укрытию. Видит бог, я бы ни за что там не остался, если бы не дождь. Внутри было темно и стояла ужасная вонь, которую я выносил с трудом; было похоже, что здесь уже несколько лет никто не живет. Я утвердился бы в этой мысли, если бы не кровь. Я сел и, почувствовав сырость, решил сначала, что всему виной прохудившаяся крыша. Однако, встав, увидел, что мои руки стали красными. Казалось, каждая поверхность в этой хижине была пропитана кровью. Я отшатнулся и уже готов был убежать, чтобы отдаться на улице во власть очищающего ливня, но тут заметил блеск золота. Уголок какого-то предмета виднелся сквозь неровные доски ящика, в который он был спрятан. Я сорвал несколько досок, и моему взору открылось женское лицо – похожее на лицо мадам Жув, но все-таки это была не она: эта женщина была кощунственно нарисована в образе Мадонны, нашей Святой Девственницы, Царицы Небесной. Я уже готов был разбить нечестивую картину, но вдруг почувствовал в убогой каморке движение воздуха. Я был там не один и вскоре услышал голос, низкий и надломленный, похожий на хрип умирающего, судорожно глотающего воздух. “Не оборачивайся, – сказал он, – ибо я не хочу причинять тебе вред”. Как хороший охотник, я всегда держал руку на ружье, которое было заряжено и готово к стрельбе. “Лучше позаботься о том, чтобы я не причинил тебе вреда!” – воскликнул я и обернулся. Если бы я ушел не оглядываясь, моя бессмертная душа и по сей день не подвергалась бы опасности…»
Харбард был похож на одержимого.
– Все, довольно! Вам известно, что произошло дальше, Кроуфорд. Знаете, что вы сделали? Вы попытались снять с себя проклятье, переложить свое бремя на плечи егермейстера, чтобы освободиться самому и жить дальше как человек. И каков же был результат? Вы сошли с ума и продолжили совершать убийства. Либо же это делал он. Посмотрим на свидетельства очевидцев. Иногда чудовище являлось в обличье волка, иногда – в образе безумного мужчины. Вы разработали какой-то метод контроля, какой-то способ предотвращать свою трансформацию и – более того – передавать свое могущество другим. Думаю, это как-то связано с теми камнями – камнем Дюбоска, по крайней мере. Если бы мы могли найти его или по имеющимся свидетельствам изготовить его копию, то… Вы думали о возможных последствиях? О том, что можно было бы совершить, если бы нам удалось обуздать ваши скрытые возможности и обратить их против врага? В вас попали, но вы остались невредимым, живете сотни лет, и, если все, о чем я подозреваю, правда хотя бы наполовину, вы могли бы стать самым опасным оружием из тех, которые когда-либо применялись на поле боя. Все, что я предлагаю, это…
Кроу покачал головой:
– Нет.
– Просто «нет» и все?
– Цена слишком высока.
– Она больше, чем поражение в этой войне с немцами?
– Немцы не выиграют войну, – сказал Кроу, – если, как вы утверждаете, в нее вмешаются Штаты. При условии, что на помощь Гитлеру не придут Советы, чего, думаю, все же не произойдет.
– Хотел бы я быть в этом уверен. Вероятно, вы высокомерно считаете, что вам не к лицу опускаться до наших проблем. Отсюда, видимо, такая индифферентность[34] с вашей стороны.
– Это не индифферентность. Сейчас эта страна является моим домом, и, таким образом, я испытываю по отношению к ней чувство долга. Вопрос упирается не в безразличие, а в возможности и в… вес.
– В вес?
– Сами подумайте: как мужчина весом в полторы сотни фунтов может стать волком, который тяжелее раз в десять или даже больше? Откуда взяться протеинам, необходимым для строительства тела такого существа?
Харбард выглядел озадаченным.
– Об этом я как-то не подумал.
– Ну а я подумал и пришел к неутешительным выводам. Но поверьте, мне абсолютно не все равно, кто победит в этой войне. Я переживаю за людей, и это для меня чрезвычайно важно. Это является залогом и условием моего собственного человеческого облика.
Глаза Харбарда округлились.
– Мне и в голову не
