– Что это означает?
– Найди способ пойти эсэсовцам навстречу.
– То есть стать убийцей наполовину? – саркастически уточнил Макс.
– Многие из этих людей в любом случае умрут, Макс. Так или иначе. А тяжелобольным ты просто можешь оказать услугу.
– Герти!
– Прости, Макс. Не знаю… Я хочу сказать, что удачного выхода из этого положения не существует. В принципе. Героизм – штука хорошая только в том случае, если он себя оправдывает. Ты не можешь никого спасти. Никого, кроме самого себя.
– Я не…
Макс хотел сказать, что он не – кто? Не убийца? Не палач? Он так и не смог произнести эти слова.
Он взглянул на Герти, и ему захотелось ее обнять. Стресс давил на нее не меньше, чем на него. Макс был уверен, что именно поэтому она и совершила кражу. Такая чувствительная натура, как Герти, не могла выйти из всех этих ужасов целой и невредимой. Он отнесет эти часики обратно к Хауссману и уронит их у него в кабинете. И тогда все будет улажено. Все будет хорошо. Должно быть хорошо.
– Давай, Макс, – сказала Герти и, подойдя к нему, поцеловала.
Он обнял ее. Они улеглись в кровать и занялись любовью.
– Ты – мое все, – сказал он потом. – Кроме тебя, у меня ничего нет.
– А у меня – кроме тебя, – ответила Герти.
В девять часов к ним в дверь постучали.
На пороге стоял эсэсовец. В руках у него был ящик с крокодилом.
– До оберштурмбанфюрера фон Кнобельсдорфа дошли сведения, что вы не ухаживаете должным образом за этим животным.
– Это что, шутка? – удивился Макс.
– Никаких шуток, уверяю вас. Помещение, в котором вы содержите крокодила, слишком маленькое. Это водная рептилия, которой нужны сухость и влага. В этом смысле подходящим местом мне представляется зона вашей кухни. Я должен обеспечить этому животному хорошие условия для жизни. Покажите мне, пожалуйста, место, где я могу его разместить.
– Макс, это же ужасно! – воскликнула Герти.
– Передайте господину оберштурмбанфюреру, что я сказал «нет», – сказал Макс.
– Он ожидал от вас такого ответа, – заметил эсэсовец, – и заявил, что у вас нет выбора и вы не можете отказаться выполнить его приказ. Более того, господин оберштурмбанфюрер приказал вам встретиться с ним в вашей лаборатории завтра, ровно в час двадцать минут пополудни.
– А почему в моей лаборатории?
– Оберштурмбанфюрер фон Кнобельсдорф желает взглянуть на ход ваших экспериментов. Ему нужны результаты. Насколько он понимает, ваши эксперименты с первым субъектом не прекращаются, но они затянулись. Поэтому завтра утром вам пришлют нового пациента. Вы подготовите его, немедленно проведете эксперимент, а господин оберштурмбанфюрер лично понаблюдает за тем, что вы делаете.
Макс взглянул на Герти. Она побледнела.
– Оставьте это в коридоре, – сказал он. – И я покончу с ним раз и навсегда.
– Я не оставлю его там. Мне приказано поместить крокодила у вас, и у меня есть полномочия применить силу при необходимости.
– Тогда примените ее, долбаный вы…
– Макс! – перебила его Герти.
Он умолк.
– Пусть делают, что хотят, – сказала она. – Завтра мы найдем какой-нибудь выход.
Охранник отсалютовал нацистским приветствием, а потом щелкнул пальцами, и у него из-за спины появилось трое рабочих из числа свидетелей Иеговы, которые тащили мешки с цементом.
– Постарайтесь не слишком тут пачкать, – предупредила Герти, когда они вошли.
Рабочие трудились непрерывно до глубокой ночи, и к трем часам все было закончено. Макс открыл дверь в кухню. В пол был вмурован бассейн, сделанный из половинки распиленной ванны, – точнее, ванна была со всех сторон забетонирована цементным раствором, образуя в центре кухни подобие островка диаметром примерно восемь футов. Из налитой туда воды торчал кончик крокодильего носа. Вдруг рептилия высунула голову и зашипела. У Макса появилось сильное желание наступить на эту тварь, и было не похоже, что он сможет долго себя сдерживать. Ему хотелось не убить этого крокодила, а причинить ему боль, заставить его страдать. Перед глазами пробежали бредовые видения, как можно сделать это с помощью кипятка или вертела.
Макс замотал головой. Господи, в кого он превращается? В этом страшном замке он отчаянно цеплялся за свою порядочность, как попавший в бурный поток человек мертвой хваткой держится за подвернувшуюся ему ветку, но постоянное напряжение изматывало. Макс бодрствовал, однако чувствовал себя, как во сне. Он видел перед собой пугающие картины: лица заключенных, чья молодость была изуродована голодом и тяжким трудом; побои, звуки которых эхом отдавались у него в голове; кровавое пятно на стене, оставшееся после расправы, учиненной фон Кнобельсдорфом; жуткий дым, тянущий к нему свои лапы; двенадцать идиотов, ожидающих, когда с ними заговорит труп. А еще в самой глубине сознания Макс слышал неумолкающий визг пилы – днем и ночью, – стук, грохот, шум строительных работ. Теперь он даже не мог спокойно выпить чашку желудевого кофе, без того, чтобы не вдыхать вонь этого мерзкого создания. Макс вынужден был обходить эту убогую сюрреалистическую конструкцию, водруженную посреди кухни. Настоящий маленький ад, в который фон Кнобельсдорф превратил их с Герти жилье.
«Нужно что-то делать, – сказал себе Макс, – что-то радикальное и решительное». Пан или пропал, со всеми вытекающими из этого последствиями. Необходимо принять решение, и сделать это нужно к завтрашнему утру. Нужно либо сродниться с СС, либо бросить им вызов. Промежуточных вариантов не существует, с эсэсовцами иначе не получится. Макс взглянул на Герти, которая сидела в нижней рубашке на кровати и внимательно изучала украденные часы. В лунном свете ее кожа казалась серебряной. Герти была похожа на героиню древнего мифа, которая была так прелестна, что боги превратили ее в статую, чтобы вечно любоваться ее несравненной красотой. Макс подумал, что она в его жизни единственное, что имеет какой-то смысл.
20
Лунная соната
– Элеонора! – отчаянно крикнул Харбард, когда Ариндон, который выглядел просто омерзительно, оттолкнул его и прошел в комнату.
На секунду Кроу и Ариндон молча застыли лицом к лицу; оба были удивлены увиденным.
Распухшее лицо Ариндона представляло собой сплошное кровавое месиво, и Кроу не верилось, что обошлось без заражения. Бедняга до сих пор был в забрызганной кровью больничной пижаме, но бос и перепачкан в грязи. Кроу казалось, что этот сумасшедший – его странный двойник, отражающий его внутреннее смятение.
Очнувшись, Кроу заставил себя вернуться к реальности. Не лучше ли задержать Ариндона прямо здесь и допросить его в присутствии полиции? Нет, в такой обстановке уединиться с ним для приватной беседы не получится. Лучше позволить ему убежать, а потом догнать и допросить самому, один на один. Кроу чувствовал, что этот человек знает что-то очень важное. Жулики из Ковентри, как правило, не способны говорить на древнескандинавском. А что же с той девушкой, Элеонорой? И с прислугой? Кроу не испытывал сочувствия к судьбе поваров и слуг, пострадавших от рук Ариндона. Настоящий аристократ, он смотрел на простолюдинов как на существ, относящихся к другому виду. Однако ощущение,
