Если повезет с погодой, остров Ивинаку встретит их до заката следующего дня.
Своенравные воды Герийского океана вздумали показать свой норов уже к полуночи. Случись что с дирижаблем, и посадка на воду не спасет корабль. Вмиг разобьется в щепки, утопит экипаж, как котят, – не найти следов…
Молодой команде «Вестницы» невольно вспоминались громкие истории былых катастроф. Невозмутимыми оставались двое – капитан Швас и командор Ванибару. Тот вообще к возможности погибнуть относился философски. «Уж если мне суждено умереть не своей смертью, то на Данироль. Однажды отпустив, второй раз она может не пощадить».
Танри слышала эти слова и злилась на гатура. Но и самой ей вспоминались предостережения: не отказываться от обретенной однажды зеленой земли. Чушь! Если следовать всем предостережениям, будешь ли свободной и счастливой? Нет.
Определяя по приборам отклонение дирижабля от курса, Танри, выполнявшая обязанности второго штурмана под внимательным надзором Ванибару, вдруг поняла – страх прошел. Неизвестность гостеприимно распахнула ей объятья! Свершилось, летим! Тонкие иголочки нетерпения и азарта покалывали спину. Начавшаяся буря не внушала опасений. Танри знала – до острова они доберутся без приключений.
И верно, дирижабль взмыл над тучами, просигналил тяжелому гатурьему транспортнику, идущему с островов Сонного Архипелага, и на полной скорости поплыл к своей цели.
Ивинаку. Черная скалистая земля со скудной растительностью на юге и западе. Злобно шипящие раскаленные гейзеры на юго-востоке. Ледяные ветры, свирепствующие над несколькими рыбацкими поселками на севере. Там же находился аэродром с единственной взлетно-посадочной полосой, но четырьмя причальными мачтами, из которых действовали две. Только на дирижабле сюда и добраться…
Дежурил на маяке угрюмый старый гатур – бледный, выцветший, высушенный непогодой. «Вестнице» пришлось заложить несколько кругов, прежде чем он заметил и сигнальными огнями указал – к какой из мачт причаливать.
Пока наземная команда аэродрома соединяла тросы, чтобы лебедкой подтянуть дирижабль к мачте, Бартеро хмуро смотрел вниз из рубки. Эдвараль с командой еще не прибыл. Им-то лететь минут десять…
Что поделать, если верить теории командора, древние машины Данироль реагируют на высокую скорость. А дирижабль способен двигаться сколь угодно медленно и зависать на месте… В нем почти нет электроники, на которую тоже могут наводиться орудия. Спутниковую навигационную систему они отключат на подлете и пойдут по старинке, по людским приборам…
Ступив на землю под навязчиво моросящий дождь, Бартеро Гисари натянул до глаз капюшон куртки и отправился беседовать со смотрителем. Но старый гатур, едва узнав имя куратора экспедиции, отшатнулся и во все глаза уставился на человека.
– Не думал, что ты такой. Ничего в тебе нет от отца, – вымолвил он наконец.
– Вы знали моего отца? – удивился Бартеро.
– Кто ж его теперь не знает? – гатур криво усмехнулся. – Я его всегда уважал. Знаменитая личность во всех отношениях. Даже с тобой отличился! Но тебе, его сынку, лучше на Спире не появляться. Фегинзар не пощадит.
– Вы что-то путаете, – куратор ничего не понял. – Разве Фегинзар пришел в себя? И мои родители, они давно погибли…
– Так ты не знал? Жаль, что Марминар, твой настоящий отец, не пожелал известить заранее о твоем происхождении. Теперь это известно всей Спире.
И смотритель коротко обрисовал потрясенному Бартеро и подошедшему, да так и замершему в дверях Ванибару все, что он услышал по передатчику.
– Я чувствовал, – совсем тихо прошептал человек. – И как мне жить с этим дальше? И жить ли вообще?
– Поищи в себе хоть что-то, чем получится думать, и ответь: все эти годы ты ощущал себя человеком? – рявкнул Ванибару. – Ты был человеком?
– Да, – одними губами ответил куратор.
– Так что изменилось? У тебя крылья прорезались или гребень? – он встряхнул своим, и золотые украшения на голове зазвенели. – Отвечай!
– Но я…
– Отвечай! – Голос командора рокотал под сводами просторной прихожей маяка.
– Внешне ничего. А вот внутри, в душе…
– Все зависит от твоего отношения к этому, – тон гатура смягчился. – Ты хороший человек, и мое расположение к тебе не изменится от того, что я узнал. И ничье не изменится, если ты сам не захочешь этого, если не станешь вести себя иначе. Будь таким, каким был. Не кори себя за то, на что повлиять не способен, а поищи плюсы нового положения. Вдруг окажется, быть сыном адмирала Земли гораздо лучше, чем простого рабочего, сапожника или крестьянина? Докажи, что ты достоин состоять в родстве со вторым гатуром планеты, иначе я подам рапорт о твоей негодности к руководству экспедициями. Учти, я не шучу!
Бартеро плотно сжал губы. Командор прав. Но отчего так тоскливо в груди?
– Пока возможно, пусть это останется между нами, – только и попросил куратор, выходя вон.
Гатуры переглянулись, и старый произнес:
– Вот уж не думал, друг, что тебя вновь потянет во льды.
– Сам от себя не ожидал, – согласился Ванибару. – И я не думал, что тебе разрешат коротать старость на Земле.
– Сто сорок лет стерег покой этого неба. Заслужил.
* * *За Ивинаку начинался Вьюжный океан, катящий темные воды к Данироль. Дирижабль медленно полз над свободным от льдин морем, над плоской тундрой, мертвым, поваленным лесом. Перегруженный подсевшими рабочими, тяжело тянул он на небольшой высоте. Где-то там, на леднике, должны быть еще живыми до сорока двух человек экспедиции и одиннадцать – спасательной группы. Должны быть. Но Ванибару не надеялся на это и сразу предупредил Бартеро.
– Почти месяц прошел с их пропажи. Если они разбились так далеко от жилья, надежды нет.
– Я чувствую, Анавис жив, – возражал погрустневший куратор.
Гатур только скептически кривил губы, выискивая поводы лишний раз поддеть молодого инженера, лишь бы тот удержался над пропастью душевных терзаний.
Они оба подолгу засиживались в рубке, беседовали, нисколько не стесняясь молодых пилотов.
– Сам не могу объяснить, отчего меня так влечет сюда, – вздыхал куратор, разглядывая черные нагие скалы и нагромождения льда внизу. – Как увидел в юности фотографии со спутника, прочитал отчеты, так и загорелся идеей докопаться до развалин. Ни секунды не сомневался, что удастся.
– Что у нас есть кроме веры? – соглашался с ним командор, попутно следя за действиями Танри. – Каждое утро открывая глаза, мы конструируем окружающую действительность из наших снов, мыслей, надежд и грез. А фундамент к ней – вера в то, что мы существуем не зря, не приходим из пустоты и не канем в нее, что оставим след наших поступков в чужих судьбах, а если повезет, то и в истории – как назидание или вдохновение: тут уж как повезет. Совершая любое действие, мы втайне ждем одобрения или хотя бы внимания: вот МЫ, смотрите, впустите нас в свои сердца и мысли. Мы тщеславны – все до единого, играем роли, живем с оглядкой на невидимого зрителя, в существовании которого непоколебимо уверены, вместо того чтобы просто жить.
– Считаете, я ради славы все затеял? – удивлялся куратор.
– В основном ради идеи.
