– Я знаю, мне не досталось покрывало, – говорит Хелен, – но ты всегда казалась хорошей девушкой… из хорошей семьи. Как-то раз твой отец оказал моей матери огромную услугу…
– Да. Он замечательный человек, – без всякого выражения бубню я, гадая, куда она клонит.
– Ходят всякие слухи, – шепчет она, глядя в сторону Кирстен. – Тебе лучше обходить Герти стороной. Ты же не хочешь, чтобы девочки стали считать грязной и тебя.
– Вообще-то мне все равно, что они считают, – с глубоким вздохом отвечаю я. – И тебе тоже не стоит их слушать.
Она глядит на меня, и ее щеки заливает густой румянец.
– Я вовсе не хотела тебя обидеть.
– Знаешь, то, что ты не получила покрывала, не делает тебя хуже остальных. Мы здесь все одинаковы.
Ее глаза наполняются слезами, нижняя губа выпячивается.
– Что с тобой? Что случилось?
– Я боюсь. Боюсь того, что произойдет, когда мы… – Хелен вдруг спотыкается и отклоняется в сторону от тропы.
Я хватаю ее за плащ и резко тяну назад, когда совсем рядом пролетает нож с узким клинком и вонзается в ближайшую сосну.
– Ты это видела? – задыхаясь, выговаривает она, и из-за слез ее глаза начинают казаться еще больше.
Мы медленно оборачиваемся, смотрим назад, но там никого нет. Только лес. И все же я готова поклясться, что они там… я чувствую их взгляды.
– На меня что, смотрит она? Кирстен? – в ужасе шепчет Хелен, не отрывая глаз от земли. – Это она заставила меня споткнуться?
Я не хочу этому верить, но, посмотрев вперед, вижу, что Кирстен смотрит на нас и на лице ее играет знакомая мне улыбка.
По коже бегут мурашки.
– Не говори глупостей. – Я тащу Хелен за собой. – Ты просто споткнулась о корень, только и всего. – Но я не вполне уверена в том, что говорю.
Кирстен – это ядовитый цветок белладонны, распускающийся у меня на глазах.
Глава 12
К концу дня лес делается таким густым, что свет тускнеет, тускнеет и наконец угасает почти совсем.
С каждым шагом тропа становится все неровнее, и уже запахи грушанки и гнили уступают место запахам болиголова, глины, папоротников и мха.
Наконец тропа сужается настолько, что кажется, лес готовится поглотить всех нас.
Некоторым из девушек приходится снять ботинки, и я вижу, что их ноги покрыты волдырями и кровью. Мы продвигаемся так медленно, что стражники решают не останавливаться на привал. Быть может, это и к лучшему – так у нас не будет времени думать о своей горькой доле. Меня это удивляет, но, похоже, за два минувших дня мы примирились с тем, что нас ждет.
Мне надо остановиться, чтобы помочиться. Непонятно, откуда во мне вообще взялась жидкость, ведь за все время нам ни разу не давали ни есть, ни пить. Так что, быть может, мне просто это показалось? Заметив заросли папоротника, я захожу в них, приподымаю юбки и приседаю.
Я жду, но из меня не вытекает ни капли мочи. Мимо, не сказав ни слова, проходит последний стражник, и, когда свет его факела удаляется, я понимаю – он меня не заметил. Они не знают, что я отстала, и, вероятно, не узнают, пока девушек не посчитают в становье. Мне приходит в голову, что я вполне могла бы сбежать. Не назад, в округ, а куда-то еще. Беззаконники последуют за остальными девушками, а я тем временем уйду далеко-далеко. Я умею скрываться – я делала это много лет. В одном Майкл прав… я умная и крепкая… и, быть может, мне больше не представится такой случай.
Я уже собираюсь встать, когда слышу звуки шагов – их не спутаешь ни с чем. И, глянув через плечо, я замечаю их силуэты. Вереницу выходящих из леса темных фигур. Беззаконники.
И тут до меня доходит, что я, вероятно, отошла слишком далеко от тропы. Я не думала, а просто увидела папоротники и двинулась к ним. Отсюда до тропы будет футов десять, не больше, но я не могу сказать, ни как далеко от этого места до беззаконников, ни как быстро они идут… потому что, глядя на них, я вижу только сгустки черноты, скользящие бесшумно, точно призраки.
Мне хочется со всех ног побежать к тропинке, позвать на помощь, но меня словно парализовало, так что я могу сделать лишь одно – пригнуться еще больше и закрыть глаза.
Это ребячество – думать, что, если не буду видеть их, они не увидят меня, но в эту минуту именно так я себя и ощущаю – чувствую, что я всего лишь ребенок. Меня могут нарядить в красивое платье, выдать замуж, убедить, что теперь я взрослая женщина, но я вовсе не чувствую себя готовой ко всему этому. Я совсем, совсем не готова.
Мне следовало бы сейчас говорить с Богом, обещать, что я больше не сойду с тропы, но я не могу сделать и этого. Нам не дозволяется молиться про себя, потому что мужчины боятся, как бы мы не использовали такую возможность, дабы скрыть растущее внутри нас волшебство. Но где оно, это мое волшебство, почему не помогает, когда я так в нем нуждаюсь?
Беззаконники проходят мимо моего укрытия, и я изумляюсь – как же тихо они идут! Они шагают в ногу, так что по звукам их шагов нельзя определить, сколько их. И движутся молча, слышны только их поступь и мерное дыхание.
Когда шум их шагов затихает, я наконец открываю глаза. И думаю: может быть, мне помогло мое волшебство, может быть, я стала невидимой, но тут я понимаю, что рядом кто-то есть. Я медленно поворачиваю голову и вижу нож у своей шеи и белки глядящих на меня глаз, а весь остальной облик беззаконника объят темнотой.
– Пожалуйста… не надо, – шепчу я, но он продолжает глядеть на меня… и все. Его глазницы черны… словно пара бездонных ям.
Я начинаю отползать в сторону тропы.
Я жду… сейчас, сейчас он мерзко завоет, обхватит мои лодыжки и потащит в лес, чтобы там заживо содрать с меня кожу – но, когда мои пальцы касаются утоптанной земли тропинки и я вскакиваю на ноги, оказывается, что беззаконник исчез. Вокруг нет никого, только давящий на меня лес.
Бросившись вперед, я вскоре догоняю вереницу устало бредущих девушек и пристраиваюсь в ее хвосте. Я пытаюсь шагать как ни в чем не бывало, но все мое тело дрожит. Хочется рассказать остальным о беззаконнике, о том, что я была на волосок от смерти, но, оглядываясь и всматриваясь в темноту, я думаю – а что, если все это мне только почудилось? Ведь не мог же беззаконник просто взять и отпустить меня. К тому же, по правде говоря, я даже не
