Не припоминаю, как сжала руку в кулак, но, разжав пальцы, я с изумлением вижу на своей ладони крошечный красный цветок. Пять идеально очерченных лепестков. Цветок из моих снов. Но как он оказался в моей руке?
Дыхание мое становится частым и неглубоким. Я обвожу глазами толпу в поисках ответа, и мои глаза останавливаются на лице матушки. Ее неподвижные глаза смотрят прямо в мои, нижняя губа чуть заметно дрожит. Она сдвигает в сторону обмотанный вокруг шеи шарф, и я вижу, что над сердцем у нее приколот тот же самый красный цветок. Меня вдруг осеняет, и я так поражена, что мне приходится наклониться и упереться ладонями в колени, чтобы не лишиться чувств.
Это она.
Этот шрам на ее лодыжке остался от раны – она попала ногой в медвежий капкан, который стражники установили в лесу в ночь перед днем невест. Поэтому-то у нее по ноге и текла кровь, а отвар с сангвинарией она пила, чтобы избежать заразы. И к приговоренным женщинам она всегда подходила первой именно потому, что хотела сказать им слова утешения и тайком передать им вот этот красный цветок. Мать Райкера сказала мне: – Ты очень похожа на нее — и слова ее относились не к девушке из моих снов, а к моей матери. Именно она все это время встречалась в лесу с женщинами предместья.
Она и есть та узурпаторша, о которой шушукаются в округе, которую пытаются изловить.
Мне хочется подбежать к ней, поблагодарить ее… за то, что она позволяла мне видеть сны, за то, что она рискует жизнью, пытаясь помочь женщинам округа и предместья, но я не могу. Единственное, что я могу сделать – это стоять и глотать оскорбления, терпеть очередную боль. Я пытаюсь сдержать свои чувства, но мое лицо дергается, его сводит нервный спазм. Мои щеки обдает жар. Раньше я подозревала, что все дело в пробуждающемся во мне волшебстве, теперь же поняла, что это такое на самом деле. Это ярость.
Мистер Уэлк кладет руку на сгорбленные плечи Майкла.
– Как тебе известно, сегодня я складываю с себя обязанности главы совета и передаю их тебе, но, принимая во внимание тяжесть содеянного, я приму решение за тебя.
Я жду, я жажду, чтобы наконец объявили мой приговор, потому что как только он это сделает, я смогу сказать мою правду. Закон гласит, что во время экзекуции или казни женщина должна все видеть и слышать. И, даже если они попытаются заставить меня молчать, человеческое тело сгорает не сразу…
Мистер Уэлк надменно обращается к толпе.
– В качестве своего последнего акта служения округу Гарнер и дара моему сыну я приговариваю Тирни Джеймс к…
– Это мой ребенок, – говорит Майкл, не отрывая глаз от земли.
Все ахают. В том числе и я.
– Полно, полно. – Мистер Уэлк вскидывает руки. – Мы же все знаем, что в последний год Майкл не покидал округ. Юноша потрясен, вот и все, потрясен и смятен. Просто дайте ему минутку, чтобы он смог прийти в себя. – Мистер Уэлк поворачивается к своему сыну. – Я понимаю, что ты огорчен, но…
Майкл отстраняется.
– Тирни являлась ко мне во сне. – Он обращается к толпе. – Ночь за ночью мы с ней лежали на нашем лугу. Вот насколько крепки связывающие нас узы. Именно в этом заключалось волшебство Тирни.
– Этого не может быть, – выкрикивает кто-то из стоящих в толпе. – Она же шлюха. Это очевидно всем.
Мистер Уэлк делает знак стражникам схватить меня, но Майкл становится на их пути.
– Если вам нужно кого-то наказать, накажите меня, – говорит он. – Это моя вина. Я приказывал ей являться ко мне в ее снах, я заставлял ее отдаваться мне, потому что я эгоистичен и хотел соединиться с ней сразу, не желая ждать целый год.
Я всматриваюсь в его лицо, поскольку не могу определить, действительно ли он настолько одержим, чтобы верить в то, что говорит сейчас, или же он намеренно лжет, чтобы защитить меня.
– Я знаю про сны Тирни. – Рядом со мною становится Герти. – Они так же реальны, как то, что сейчас она стоит перед вами.
– Это колдовство, – раздается бас из толпы. – Эти двое сговорились. Это непотребство.
Я прошу Герти не вмешиваться, не навлекать на себя неприятности ради меня, когда к ней присоединяется Кирстен. Одна за другой ко мне подходят девушки, с которыми я пережила год благодати. И у меня едва не подгибаются колени. Никогда в жизни я не видала, чтобы женщины выступали единым фронтом так, как сейчас. И, обводя глазами площадь, я вижу, что это заметили все. Мужчины слишком увлеклись своими пустыми разглагольствованиями о волшеб – стве, и сейчас их лица красны, они гневно вопят, а женщины стоят молча, как будто ждали этого всю свою жизнь. И подобно дымку на далеких горах на одежде нескольких женщин вспыхивают крошечные красные цветы.
Я вижу такой цветок на грудке передника женщины, работающей в цветочном ларьке, той самой, которая в День невест, перед моим уходом из округа подарила мне фиолетовый ирис, символ надежды. Еще один цветок алеет под кружевным воротником тети Линии; помню, в День невест она сказала оставаться в лесу, где мне самое место, и уронила веточку остролиста – а ведь кусты остролиста росли на склоне холма, неподалеку от источника. Приколот красный цветок и к платью Джун. Она тайком зашила в мой плащ сотни семян овощей. А матушка сказала мне, что в источнике вода свежее всего.
Пытаясь помочь, они все так рисковали, а я об этом даже не подозревала. И мне вспоминаются слова матушки:
– Хотя глаза твои и открыты, ты не видишь дальше своего носа, – шепчу я.
На глаза мои наворачиваются слезы, но я не решаюсь моргать, потому что не желаю ничего пропустить.
– Это зашло слишком далеко, – говорит мистер Уэлк, делая знак стражникам.
– Ты что же, хочешь сказать, что все они лгут? – спрашивает Майкл. – Они все?
Мистер Уэлк хватает его за локоть.
– Я понимаю, что ты хочешь сделать, и это благородно, но ты не ведаешь, что творишь. Эта ситуация может выйти из-под контроля.
Майкл вырывает руку.
– Или ты называешь лжецом меня? – восклицает он достаточно громко, чтобы слышали все. – А может тем самым ты говоришь, что никакого волшебства не существует.
– Не мели чепухи. – Мистер Уэлк фальшиво смеется. – Разумеется, волшебство существует. – Он сглатывает. – Просто я думаю, что главное здесь – это наша безопасность. – Он обращается к толпе: – Откуда нам знать, что она не придет к нам в наших сновидениях… не убьет нас во сне?
– У Тирни больше нет волшебства – я чувствую это, когда смотрю на нее, – говорит Майкл, стоя передо мной, но по-прежнему не глядя мне в глаза. –
