Мужчины подступают ближе, разглядывая каждый дюйм моего тела. Мне хочется выцарапать им глаза, но я заставляю себя стоять смирно.
– Хватит. Мне это надоело. – Мистер Уэлк машет рукой одному из стражников. – Принеси факелы.
Майкл бросает на отца испепеляющий взгляд.
– Я предупреждаю тебя – если ты сожжешь Тирни, то вместе с ней придется сжечь и меня.
От лица мистера Уэлка отливает вся кровь, и я вижу, насколько он любит своего сына: он готов стерпеть все – даже меня – лишь бы не потерять его.
– Я вот что скажу… – Он делает стражникам знак держаться поодаль. – Я сам осмотрю ее, – говорит он сквозь зубы, словно нахождение в непосредственной близости от меня вызывает у него физическую боль.
Я чувствую исходящую от него ненависть, но есть и нечто иное. Страх. Он теряет контроль над ситуацией, и мы оба это знаем. А как он сам изрек, когда сек меня розгой по заду в аптеке: «Отсутствие должного уважения – это скользкий путь».
– Мой сын говорит правду. – Сгорбив плечи, он поворачивается лицом к толпе. – Волшебство покинуло ее.
Мужчины испускают разочарованный вздох.
– Но это доказывает, что волшебство девушек становится сильнее, – внезапно воодушевившись, добавляет мистер Уэлк. – А стало быть, год благодати нужен нам больше, чем когда-либо прежде.
Мне приходится прикусить язык и слушать, как он нагнетает страх, как раздувает ложь, но, посмотрев на женщин, я вижу надежду. Это еще не бунт, как в моих снах, и не демонстрация силы, той силы, которой обладает снившаяся мне девушка, но, может быть, это начало… начало чего-то большего, чем мы сами.
– Пожалуйста, не делай этого, сынок, – просит мистер Уэлк. – Она того не стоит. Она выставляет тебя дураком.
Майкл держит в руках черную ленту и говорит мне повер – нуться спиной.
Я знаю, что это мой последний шанс рассказать правду, быть услышанной, но в это мгновение я чувствую, как во мне шевелится ребенок. Ребенок Райкера. Если я сейчас не отступлюсь, если не приму эту милость, то род Райкера умрет вместе со мной.
И я поворачиваюсь, а по щекам моим текут слезы.
Перед тем как завязать на косе черный шелк, Майкл вытаскивает из моих волос красную ленту, причем дергает ее сильнее, чем необходимо, но я не против. Сейчас мне нужно почувствовать что-то, что могло бы отвлечь меня от мучительного осознания того, что меня вынуждают замолчать раз и навсегда. Но теперь речь идет уже не обо мне.
Вперед выбегает стражник со свитком, который он вручает мистеру Уэлку.
Тот пробегает бумагу глазами. Глаза его мрачно горят.
– Полагаю, это уже твое дело, Майкл. Твое первое дело на посту главы совета.
Когда он передает свиток Майклу, я сразу понимаю, что это какая-то пакость. Способ наказать его за то, что он выбрал меня.
Майкл стискивает зубы, втягивает носом воздух и громко объявляет:
– Мне стало известно, что тело Лоры Клейтон пропало без следа.
Лора. Я вспоминаю затравленное выражение на ее лице перед тем, как она перевалилась через край лодки.
Все переносят свое внимание на семью Клейтонов. Миссис Клейтон стоит вроде бы как ни в чем не бывало, но я вижу, как побелели ее пальцы, стискивающие плечо младшей дочери.
– Не надо, – шепчу я Майклу. – Пожалуйста, не делай этого.
– Я истратил весь запас их благоволения на тебя, ни на кого другого его не осталось, – сквозь зубы отвечает он. – Присцилла Клейтон… – Он вздергивает подбородок. – Выйди вперед.
Мистер Клейтон разжимает руку жены и подталкивает свою маленькую дочь туда, где стоим мы.
Идя на середину площади, девочка едва не падает, наступив на развязавшийся шнурок своего ботинка, затем перекидывает косу на плечо, нервно теребя вплетенную в нее белую ленту. Ей столько же лет, сколько и Кларе, – семь.
– Ты готова принять наказание, налагаемое на твою сестру? – спрашивает Майкл.
Ее глаза наполняются слезами, но она не произносит ни звука.
– Именем Бога и избранных мужчин, – говорит Майкл с едва заметной дрожью в голосе, – я изгоняю тебя в предместье до конца твоих дней.
От скрипа тяжелых ворот, которые открывают стражники, я вздрагиваю.
Когда она делает свой первый нетвердый шаг в сторону предместья, Майкл велит ей остановиться.
Я судорожно выдыхаю, подумав, что он переменил свое решение, что ее не изгонят, но Майкл делает только одно – вытаскивает белую ленту из ее волос и роняет ту на землю.
Я смотрю на него с отвращением. Как он мог сотворить такое? Но теперь он стал одним из них.
Опустившись на колени, чтобы завязать шнурки ее ботинка, я шепчу:
– Лора просила меня передать, что она просит у тебя прощения. – Я завязываю ее шнурки двойным узлом. – Найди мать Райкера. Она позаботится о тебе. – Я поднимаю голову, смотрю на ее лицо, ожидая слез и сказанного шепотом «спасибо», но в глазах девочки вспыхивает только холодный гнев. Да и как она может не испытывать гнева? Сейчас его следовало бы испытывать нам всем.
Пока двух девушек, не вышедших замуж, приписывают к работным домам, пока идет возня с черными лентами, я слежу взглядом за брошенной белой лентой. Ветер несет ее по булыжникам мостовой за ворота – и, быть может, он унесет ее на поросший лесом остров в огромном озере, где я оставила часть своего сердца. Видит ли меня сейчас Райкер? Что он думает обо мне?
Когда церемония заканчивается и толпа начинает расходиться, я вижу, как стражники несут к аптеке деревянные ящики, на которых нет ни надписей, ни обозначений. Я оглядываюсь по сторонам, пытаясь понять, видят ли другие то, что вижу я, но женщины не подают виду, их взгляды устремлены куда-то вдаль, и в них я читаю изумление и ужас.
Вот что мы делаем с девушками. Ставим ли мы их на пьедесталы, сбрасываем с них или используем куски их тел, чтобы сварить снадобье, мы соучастники. Но все в мире взаимосвязано, и нужно верить, что смерть порождает жизнь.
Мужчины никогда не отменят год благодати.
Но, быть может, его сможем отменить мы.
Глава 86
В напряженном молчании Майкл ведет меня в новый дом, опрятный, стоящий между других, жмущихся друг к другу домов и весь пропитанный благоуханием гардений. От этого густого аромата и благих намерений Майкла я почти задыхаюсь.
Как только за нами закрывается дверь, я говорю:
– Майкл… ты должен знать… я была взята… не против воли, не силой.
От разочарования, отразившегося на его лице, я почти начинаю жалеть, что меня не сожгли.
– Прекрати… – шепчет он, срывая с лацкана гардению и сминая ее в кулаке.
– Я ни о чем таком не просила. Не просила тебя лгать ради меня.
Вошедшая служанка смущенно прочищает горло.
– Уведи ее, – говорит Майкл, словно я непослушный ребенок, и идет к выходу.
– Куда мне отвести ее, сэр? – спрашивает служанка.
Он поворачивается, и во взгляде
