В глазах многих студентов вспыхивало удивление, но кое-кто кивал с понимающим видом – они уже сталкивались с такими людьми и таким нежеланием знать правду.
– Раньше, в мое время – я имею в виду, в двадцать третьем веке, – тех, кто закрывал глаза на правду, было больше, – продолжал Аркадий. – Чем дальше, тем их становится меньше, и я уверен, что когда-нибудь, через сто или двести лет, такая проблема вообще исчезнет или станет чем-то крайне редким, малоизвестным. Но пока мы имеем то, что имеем. Имеем слишком большой процент людей, сотворивших себе кумиров из разных исторических личностей, и они ни за что не простят тех, кто их кумиров развенчивает. И не меньший процент людей, считающих некоторых исторических личностей негодяями и тоже не желающих даже слышать о том, что на самом деле они достойны уважения. Сделать мы тут ничего не можем – но лучше, если все мы, если каждый из вас подготовится к такой проблеме.
Светильников сделал паузу, набрал в грудь побольше воздуха и еще чуть-чуть возвысил голос:
– А самое важное – нежелание открыть глаза, нежелание узнать то, что вам не нравится, может сидеть и в каждом из вас. Вы можете даже не догадываться, что оно у вас есть, но оно вылезет в самый неподходящий момент, когда вам откроется неприятная для вас правда о вашем кумире или о том, кого вы ненавидели. И тут тоже ничего нельзя сделать, потому что все мы – живые люди, и у всех нас есть слабости. Но вы должны подготовить себя и к этому – чтобы в том случае, если нежелание знать правду попытается взять над вами верх и помешать вам делать свою работу, вы могли затолкать его в самый дальний угол вашего сознания, вашей души и больше не выпускать оттуда. Полностью избавиться от такого чувства невозможно, но в наших силах не давать ему воли, запереть его в углу, чтобы оно не смогло высунуть оттуда даже кончик носа. Чтобы оно вот так просидело там, не высовываясь, всю нашу жизнь.
Лектор замолчал, и в аудитории еще несколько секунд стояла все та же полная, ничем не нарушаемая тишина.
– На сегодня все! – объявил Аркадий. – У кого есть вопросы – подходите.
Студенты зашевелились, и по залу пробежал торопливый шепот, постепенно становящийся все громче. Первокурсники так спешили поделиться впечатлениями от первой лекции, посвященной их будущей работе, что в первый момент никто не подумал о вопросах преподавателю. Светильников выключил мини-компьютер и уже собрался выйти из аудитории, но тут к кафедре подбежали сразу несколько парней и девушек, вспомнивших о вопросах и явно собиравшихся что-то уточнить. И Аркадий уже догадывался, о чем именно сейчас пойдет речь.
– Уважаемый Арк! – заговорила слегка обогнавшая остальных студентка, по-видимому, лидер маленькой группки. – Простите, если вопрос личный, но скажите, пожалуйста, когда вы говорили, что протест против правды живет в каждом человеке, – это ведь вам тоже знакомо? Вы ведь говорили и о себе тоже?
– Ну а как же иначе? – улыбнулся Светильников. – Откуда же еще я знаю, что такое может случиться абсолютно с каждым?
Обступившие его студенты понимающе закивали, а потом вдруг загалдели все разом, одновременно спрашивая лектора и о его работе в ХС, и о жизни в XXIII веке, и ему стало ясно, что быстро он из аудитории не выйдет. Впрочем, любознательность учащихся его только радовала…
Отвечать на вопросы и правда пришлось почти весь перерыв, но у Аркадия, к счастью, еще хватало свободного времени до вечернего совещания на основной работе. У студентов же в конце концов началась следующая лекция, и они снова расселись за парты, а хроноспасатель заспешил в соседний корпус, где его ждал компьютер – и все то, что он мог увидеть на его мониторе.
Светильников уже просмотрел почти все значимые моменты из жизни своих друзей. Видел все попытки Любима помириться с Эммой, включая последнюю, увенчавшуюся успехом, хотя сам Маевский уже почти не верил, что его простят. Видел первое путешествие в прошлое их сына Винсента и премьеру фильма «Испанская баллада» с их дочерью Сильвией в одной из главных ролей. Видел все нырки, сделанные ими вместе и в отдельности, все их совещания с коллегами и встречи с журналистами, все разговоры с начальством и вечеринки с другими хроноспасателями, и те, что произошли после их ссоры, и те, что имели место до нее… Но ни разу ему не удалось услышать от них то, что он пытался узнать. Ни разу ни Любим, ни Эмма не произнесли вслух имя человека, которого они хотели, но почему-то так и не смогли спасти из прошлого. Иногда эта тема всплывала в их разговорах, но о ком шла речь, Маевские не говорили – сами они знали его имя, но называли просто ленинградцем. Конечно, время от времени они наверняка упоминали и его имя, и дату смерти, но Светильникову пока не удавалось поймать такой момент, подглядывая за их жизнью. И он прекрасно понимал, что на то, чтобы услышать нужную ему информацию, он может потратить долгие годы, если не всю свою жизнь, даже если у него когда-нибудь появится больше времени на просмотр прошлого. А может случиться и так, что он вообще так и не попадет в нужный ему момент, и желание Любима так и останется тайной. Но такие мысли Аркадий старательно отгонял – ведь тогда все его попытки узнать, о чем же мечтал его лучший друг, не имели бы смысла.
Он добрался до своего кабинета, убедился, что никаких срочных дел у него на сегодня нет, и запустил программу просмотра прошлого. Догадаться, когда именно Любим и Эмма разговаривали на нужную ему тему, он не мог, так что обычно выбирал для «подглядывания» произвольные моменты. Теперь он поначалу тоже собрался ткнуть курсором наугад во временную шкалу, но в последний момент внезапно передумал и повел стрелкой вправо, к более поздним
