Последний мучительный спазм сотряс тело Пэллора, и он наконец получил избавление от страданий. Яркое пламя вырвалось из его пасти.
Нас отбросило назад от мощного толчка.
Меня переполняли эмоции Пэллора, его восторг, страх и легкое ощущение боли. Я впитывал их в себя как губка. Никогда раньше я не испытывал ничего подобного. Я купался в ощущении могущества и силы, которое разделил с Пэллором в момент возгорания его боевого пламени. Мне казалось, что весь мир у наших ног.
«И содрогнулся мир, увидев, как рождаются они из пламени».
В последний момент мне удалось вырваться из этого экстаза, натянуть поводья и приказать ему не стрелять. Но уже ничего нельзя было исправить. Пэллор уже выстрелил, а Энни и Аэла, мчавшиеся на нас, оказались совсем близко.
Пламя окутало их.
Аэлла замерла, колотя крыльями воздух, а Энни застыла в седле. Ее доспехи почернели. От ее расплавившегося огнеупорного костюма струился густой дым.
Такого сильного залпа боевого огня вполне было достаточно, чтобы убить наездника. В таком случае не помогут ни доспехи, ни огнеупорный костюм.
От ужаса мне стало нехорошо.
– Энни! – крикнул я.
Эйфория от нашего всплеска эмоций быстро таяла. Пэллор по-прежнему был со мной, но его восторг утих, и теперь он стал ощущать мой парализующий ужас.
Аэла покачнулась под порывом ветра, и голова Энни бессильно свесилась набок.
Я из последних сил заставил себя думать. «Аэла. Взгляни на Аэлу».
Зрачки Аэлы по-прежнему были расширены, она хрипела от боли и ужаса. Так ведут себя драконы, чувствуя страдания своего наездника. А значит, наездник еще способен испытывать страдания.
Значит, Энни жива. Без сознания, но жива.
Меня охватило облегчение.
– Энни, очнись! Тебе надо открыть клапаны с охлаждающей жидкостью!
Но она не откликалась.
«Хорошо, тогда нам поскорее надо спуститься вниз», – подумал я и уже собрался направить Пэллора вниз.
Однако Аэла не последовала за нами, и, обернувшись, я увидел, что ее тоже сотрясают конвульсии. С ней происходило то же, что и с Пэллором.
Конечно. Если у одного из драконов во флоте загорается боевое пламя, это тут же передается по цепочке. И Аэла следующая.
Я по-прежнему ощущал Пэллора, как самого себя, и потому сразу почувствовал, как он воспринял перемены, происходившие с Аэлой. Словно взглянул на нее по-новому.
А затем, возможно, под влиянием Пэллора, я вдруг понял, что конвульсии и рвотные позывы Аэлы не только пугают и ее, и Пэллора, но и причиняют ей страдания. И тут я вспомнил, что в момент возгорания пламени самки драконов могут испытывать сильную боль.
Аэла мучилась от боли.
А Энни привязана к ней, словно тряпичная кукла, и не в силах пошевелиться и открыть клапаны с охлаждающей жидкостью, а до земли еще очень далеко. И пока Аэла силилась изрыгнуть пламя, мы теряли драгоценные мгновения, которые могли стоить Энни жизни.
Внезапно мне в голову пришла безумная идея.
Выхватив пристегнутый к ботинку кинжал, я перерезал ремни, удерживавшие мои ноги в стременах. Это была моя единственная страховка, и стоило мне сделать хоть одно неверное движение и не удержаться на Пэллоре, падение с огромной высоты закончилось бы для меня плачевно. Я глубоко вздохнул, чувствуя накатившее головокружение. Огромная высота, крошечные город, арена и Дворец внизу, о которых я задумывался лишь мимоходом, теперь обернулись реальной угрозой.
Пэллор как можно ближе подлетел к Аэле, стараясь, чтобы их крылья не соприкасались, и завис над ней. Аэла, сотрясавшаяся в конвульсиях, похоже, ничего не заметила, а Энни была не в том состоянии, чтобы что-то замечать.
Я перекинул левую ногу через правый бок Пэллора и застыл, готовясь соскользнуть с него.
В голове мелькнула мысль: «Это же безумие, Аэла сбросит меня, сбросит меня на высоте пяти километров от земли…»
Но совершенно неожиданно для себя я ощутил странную уверенность. Это чувство было новым и в то же время древним, как мир. Это было нечто, что я всегда знал, но вспомнил только сейчас: отголосок ощущения собственного могущества, заполнившего меня изнутри вместе с залпом боевого огня Пэллора. В памяти вновь всплыла строка из «Аврелианского цикла», переполняя меня ощущением восторга и силы.
«И содрогнулся мир, увидев, как рождаются они из пламени».
Я собрался с духом.
– Если она сбросит меня, – сказал я Пэллору, – поймай меня.
Впервые в жизни я заговорил с ним на драконьем языке.
А затем соскользнул со спины одного дракона на спину другого.
Аэла взвизгнула, ощутив тяжесть моего тела, и резко дернулась вперед, но я крепко обхватил ее ногами, устроившись за спиной у Энни, и вцепился в луку седла. Я обнял Энни одной рукой, вспомнив, что последний раз делал это, когда она была еще ребенком. Та малышка превратилась в женщину, но сейчас ее тело казалось таким крохотным и хрупким, а доспехи дымились, источая жар. Прижимая к себе Энни, я наклонился и провел рукой по шее Аэлы, пытаясь успокоить ее. Я чувствовал, что нехорошо вот так прикасаться к чужому дракону, и знал, что Аэла разделяла мои чувства.
– Тише, тише, я хочу помочь ей, ты же знаешь нас, Аэла…
Пэллор кружил под нами, и я ощущал его страх за нас, переплетавшийся с восторгом, переполнявшим его после возгорания пламени, и ощущением странной близости, возникшей между ним и Аэлой. И Аэла, похоже, тоже ощущала эту близость, и его присутствие успокаивало ее.
Аэла жалобно заскулила, но, к моему удивлению, перестала взбрыкивать.
Дрожащей рукой я принялся открывать клапаны на огнеупорном костюме Энни. Она по-прежнему не шевелилась, обмякнув в моих объятиях, но я почувствовал, как жар, исходивший от нее, начинает спадать, когда охлаждающая жидкость хлынула на ее кожу. Другой рукой я поглаживал шею Аэлы, вздрагивавшую от боли.
– Все скоро закончится, Аэла, потерпи…
Я подумал о Пэллоре, о его настойчивом стремлении соединиться со мной в этот момент, чтобы обрести освобождение.
Ей была необходима Энни, но Энни ничем не могла ей сейчас помочь.
– Энни, ты должна очнуться…
Но это означало испытать страшную боль. Я открывал клапаны у нее на бедрах, на икрах, на лодыжках. До меня донесся запах обгоревшей кожи и волос. Я с ужасом увидел, что ее коса исчезла, превратившись в пучок обуглившихся прядей, торчавших из-под ее шлема.
И все это сделал я. С Энни, с моей Энни…
И, совершая это, я наслаждался переполнявшей меня эйфорией…
– Прости меня. Мне так жаль…
Я задыхался от слез, мир вокруг расплывался.
И Энни вдруг слабо шевельнулась в моих объятиях и застонала. Аэла почувствовала, что ее наездница пришла в себя, и закричала. В ее крике было нечто настолько личное, что у меня волосы встали дыбом на затылке: я сейчас был здесь совершенно лишним.
– Аэла, – с любовью произнесла Энни, превозмогая боль.
И этого оказалось достаточно. Аэла вздрогнула в последний раз, а в небо вырвался залп пламени.
* * *Когда мы спустились ниже, до меня донесся
