– Он спешился с дракона, и тот остался там. А солдаты были и тут и там. Мы все были недалеко от дома. А отец разговаривал с ним здесь.
Она стояла в метре от меня, заняв место своего отца. Мы смотрели друг на друга. А потом Энни сделала вдох и упала на колени.
Когда я был ребенком, я бесчисленное количество раз наблюдал за тем, как люди падают на колени перед моим отцом. Но, я думаю, это первый раз, когда я видел это так, как оно было на самом деле. Протест хотел вот-вот сорваться с моих губ, а лицо начинало гореть. Но потом Энни подняла взгляд на меня, будто предвидя это, и, посмотрев на нее, я замолчал. Я попросил ее показать мне, и она хотела, чтобы я видел это так.
Она склонила голову и осталась стоять на коленях, медленно и взвешенно вдохнув еще три раза. Я думал, она считала свои вдохи, как и я. Ее ладони уперлись в траву, стали опорой. Я смотрел на ее склоненную голову, затылок и прямую спину. Это был долгий момент. У меня было достаточно времени, чтобы подумать о том, что в другой жизни мы с ней могли познакомиться только так.
А потом Энни поднялась на ноги. К ее лицу прилила краска, так же, как и к моему. Она продолжала свою историю так, будто не прерывалась. Ее тон был неумолимым, будто теперь, когда она начала, она была полна решимости пройти через это, не останавливаясь.
– Мой отец, должно быть, был напуган: он никогда раньше не разговаривал с Повелителем драконов. Этот мужчина казался могущественным, ужасным и могущественным. Как Бог. Отец наверняка боялся его еще из-за дракона. Но он все равно держался. Он вел себя достойно. Было сложно сохранять достоинство, стоя на коленях перед кем-то вот так.
Я не слышала многого из того, о чем они говорили, и мне было сложно понимать акцент лорда Леона. Но потом Леон скомандовал нам всем зайти в дом. Я знала, что что-то было не так, потому что отец плакал. Он спросил отца, кто был его любимчиком, и я сначала не поняла, о чем он говорит. Отец сказал, что у него не было любимчиков. Потом… мой брат, судя по всему, понял, о чем речь, потому что сказал мне идти к Повелителю драконов, что я и сделала. Я ничего не поняла, но потом было уже слишком поздно.
Она сделала глубокий вдох, будто ей не хватало воздуха.
– Я не пошла бы, если бы поняла, я не знала…
Это, видимо, был тот самый рефрен, который она проигрывала внутри себя в свои худшие дни и после ночных кошмаров: это ее рефрен, и, как и мой, он никогда меня не успокаивал.
– Энни, – произнес я.
Она посмотрела на меня; я знал, что она сделала это, чтобы прийти в себя. Когда она продолжила говорить, ее голос дрожал.
– Они заставили отца зайти в дом вместе с моими братьями и сестрами, а затем солдаты закрыли дверь и пошли сторожить окна. Внутри дома было тихо, судя по всему, отец успокаивал их. Я все еще не поняла. А потом Леон повернулся к своему дракону и сказал что-то на другом языке: тогда дракон извергнул пламя.
Она нарисовала тропинку пламени пальцем в воздухе, указывая, как огонь распространялся по двору, и я смог себе это представить.
– Я почувствовала жар на своем лице, на своих руках. Я наблюдала за тем, как дом охватил огонь, и я начала просить его остановиться.
Потому что солдаты держали меня там, прямо рядом с ним.
Она сделала два шага в мою сторону и повернулась так, что мы оба смотрели на дом. Она стояла достаточно близко, чтобы я мог к ней прикоснуться: всего в нескольких сантиметрах от меня.
– И тут я услышала…
Но она не смогла закончить это предложение. Ее панический взгляд вернулся, будто она не видела ничего, кроме того, о чем рассказывала. Я заставил себя посмотреть на нее и увидел, как Энни распадалась на части.
– Я чувствовала запах…
Ее лицо свело судорогой, и она некоторое время дрожала, глядя в противоположную от меня сторону в направлении дома. Когда она снова окинула меня взглядом, выражение ее лица изменилось.
– Я пыталась отвернуться. Но он…
Она протянула руку и взяла мою ладонь. Ее глаза были устремлены на меня.
– Он положил руку мне на волосы. Вот так.
Она подняла мою руку и положила ее за свою голову, на распущенные волосы, и мои пальцы автоматически сжали их. Ее волосы были мягкими и пушистыми, как у ребенка. Она снова теряла контроль над своим голосом.
– И он повернул мою голову и заставил меня смотреть, пока крики не прекратились.
Я сразу же ее отпустил, словно то, что я держал ее волосы, обжигало мне руку.
Но это зрелище отпечаталось в моем воображении, моя рука сжимала ее волосы, словно это была шерсть животного, собаки, которую дрессировщик собирался окунуть мордой в ее собственные экскременты. Она была маленькой, слабой и беспомощной у меня в руках.
«Власть пришла ко мне естественным путем, Лео».
– Когда он отпустил меня, я была… расстроена. И он, он… – Энни сделала вдох, ее голос наконец сорвался. – Он успокоил меня. Он обнял меня и успокоил.
Я сделал шаг в сторону. Энни снова контролировала себя, но была неуверенна. Потом она извиняющимся тоном сказала:
– Вот что произошло, Ли. Я бы… Я бы хотела побыть одна несколько минут, если ты не против.
– Конечно, – выдавил я.
И я поднялся в гору. Когда я начал двигаться, я понял, что не могу идти слишком быстро.
«Кто твой любимчик?»
«Он успокоил меня».
«Лорд Леон».
У меня был вопрос, который сам по себе появился со времен приюта, с самого начала, – мучительный протест против предательства. Никто не сможет ответить мне на него, остались только воспоминания о мужчине, который всегда был ко мне добр, заботился обо мне и был моим отцом. «Как ты мог так поступить?»
Я остановился, когда снова добрался до дуба, и тогда я схватил ствол одной рукой и согнулся пополам. Мой живот раздувался, когда я жадно хватал воздух ртом.
И вот тогда я заметил что-то блестящее у одного из корней деревьев внизу. Я начал раскапывать землю так целеустремленно, как это только было возможно для человека, который пытался отвлечься. Мой живот успокоился, дыхание выровнялось. Я ковырялся пальцами, а затем стал грести веткой.
Когда я достал привлекший мое внимание предмет, я понял, что это женское ожерелье, дешевое, грубое и ржавое, и тошнота вернулась. Думаю, было бы гораздо лучше, если бы это нашла Энни. Я не хотел быть
