Энни прошла мимо него, толкнув плечом, и направилась по усеянной листьями траве к Кору. Немного помедлив, я пошел за ней. Я был почти уверен, что Кор не захочет с нами разговаривать, но оставаться в компании Пауэра мне хотелось еще меньше.
– С ней все будет в порядке, Кор, – без предисловий сказала Энни, когда подошла к нему. – Мы лично за этим проследим.
– Не обижайся, Энни, – ответил Кор, его голос прозвучал устало, он не поднимал глаз от своих колен, – но отвали от меня.
Еще секунду все молчали.
Он поднял взгляд на нас.
– А вы даже не сомневались в этом.
Энни посмотрела на меня со смесью смущения и стыда на лице.
– Должно быть, хорошо, когда у тебя нет семьи, – продолжил Кор. Он встал на ноги, отряхивая руки от сухих листьев и отворачиваясь от нас. – Наверняка это сильно упрощает работу.
Энни схватила Кора за руку.
– Не говори так. Ты знаешь, что я волнуюсь за твою семью, они самые близкие…
Но, кажется, она была слишком злой или слишком смущенной, чтобы закончить предложение, поэтому она сглотнула и замолчала. Потом она просто стояла там с дрожащими губами, держа его за руку.
Взгляд Кора опустился на руку Энни, которой она схватила его за предплечье, он усмехнулся.
– Ты волнуешься о них? И каково это – волноваться за кого-то, назначая ему процент от рациона в зависимости от браслета на запястье?
– Все не так, – сказала Энни, она начала терять контроль над собственным голосом. – Это не личное, это… Это объективно, так должно быть. Здесь не имеет значения, знаешь ли ты кого-то…
– И объективно неквалифицированные рабочие не заслуживают того, чтобы жить, как все остальные. Я тебя понял, Энни.
Кор сделал шаг назад, и рука Энни повисла в воздухе. После он отвернулся и пошел прочь. Опавшие листья захрустели под его ногами.
Энни поднесла руку к лицу и сердито провела ею по глазам.
– Ты сомневался в этом? – спросила она, не глядя на меня.
Я покачал головой. Нет.
Я возмутился, но не сомневался.
И осознания этого было достаточно, чтобы мне захотелось в ужасе выпрыгнуть из собственной кожи.
– И я тоже, – прошептала она. – И кто мы после этого, Ли?
– Реалисты, – услышал я свой голос. – Это лучший вариант. Для острова в целом. Неквалифицированных рабочих проще всего заменить.
– Я тоже так подумала, – ответила она.
И она тоже, казалось, была в ужасе от этого факта.
– Потому что это правда. – Мой голос стал жестким, я хотел избавить ее от сомнений. – Большинство людей, видимо, слишком мягкотелые или нелогичные, чтобы признать это. Но правда в том, что мы можем позволить себе потерять неквалифицированных рабочих. Мы не можем допустить потери воинов или фермеров.
Я видел, как она закрывала глаза, видел, как она переваривала мои слова, и, хотя ее лицо было искажено от боли, я знал, что они ударили в цель. Это заставило меня задуматься о том, откуда у меня способность убеждать других в том, в чем я не мог убедить даже самого себя. Так же было после разговора с Даком.
В то же время я думал о том, что Энни, должно быть, сама этого хотела. Наверное, она все еще надеялась на то, что мы делаем что-то хорошее, что мы делаем мир лучше, а Атрей все еще прав.
А я понимал, что был уже не так уверен в этом. Во второй половине дня мы обсуждали, как мы собирались скрывать тот факт, что каждый класс получит разные рационы. Мы рассуждали о том, как будем продолжать пропаганду и лгать о том, что мы делаем, ведь правда никогда не перерастет во что-то большее, чем слухи. В ходе этих обсуждений я молча сидел и ломал голову над тем, во что я сам заставил поверить Энни.
Потому что, несмотря на то, что все было логично, вычисления все равно казались мне неправильными. Я вспоминал последние две недели лицо Рока, покрытое пеплом, плач Энни после ее первой коллективизации, крики виновных фермеров, охваченных огнем. Я оглядывал комнату, каменные лица людей, которые взяли на себя ответственность решать, кто умрет, а кто будет жить. Голос Рока отзывался в моей голове:
– Я чувствую себя Грозовым Бичом.
Я не мог избавиться от ощущения того, что он прав. Мы отнимали еду у фермеров, все так же угрожая драконьим огнем. Мы собирались пережить еще один голод, во время которого умрут бедняки. Мы лгали об этом, прямо как повелители драконов. И в чем тогда была разница? Имели ли смысл наши оправдания для тех, кто голодает?
В течение многих лет, если не всю жизнь, я убеждал себя в том, что старый режим был неправильным, по крайней мере, я считал Атрея правым. Думал, что его система справедливая и хорошая, а его плану стоит следовать. Разве не в этом был смысл? Как однажды сказал нам Атрей: «Вы будете достойны этой власти только в том случае, если станете вести себя добродетельнее, чем те, кто правил раньше».
Кажется, я уже не уверен в этом.
Я вспомнил предсказание Джулии, и круг замкнулся.
«Посмотрим, как разлетятся вдребезги эти идеи и хватит ли у вас сил сохранить верность своим идеалам».
* * *Вернувшись в Обитель тем вечером, я направился в классную комнату, которую я использовал в качестве своего кабинета. Там находились записки от министерства, которые нужно было обработать, и графики для наездников, которые занимались распределением продовольствия. В течение нескольких часов меня почти никто не беспокоил: единственным моим посетителем был Пауэр, который просунул голову в дверной проем и спросил о своем расписании. Он никогда не стучался.
– Я этим занимаюсь. К завтрашнему дню у тебя оно будет.
Тишина продлилась еще час. А потом кто-то мягко постучал в дверь. Служанка, которую я не узнал, подошла к моему столу и протянула мне записку.
– Сообщение для вас, мой господин.
– Спасибо.
Она ушла прежде, чем я успел прочесть подпись. К моменту, когда я поднялся с места и вышел в коридор, она уже завернула за угол и исчезла. Я трясущимися пальцами запер дверь на замок перед тем, как вернуться за рабочий стол. Записка была запечатана воском без маркировок. Написана она была, разумеется, на драконьем языке, почерком, который был мне знаком:
Ты правда думаешь, что за режим Атрея стоит бороться? Мы Первые Наездники противоборствующих флотов. Если ты продолжишь идти по тропе, которую ты избрал, прощения не будет: только огонь и смерть. Еще один шанс: я буду ждать тебя у истока реки Фер на рассвете, в первый день наступающего месяца. Может быть, ты не сможешь их предать. Но ты все еще можешь вернуться домой.
ЭнниВ поздний час после ужина я услышала
