Кажется, она и сама это понимала. Она не пыталась спорить, спрашивать почему. Мы продолжали нашу прогулку по краю пруда, но теперь в молчании. Мне казалось, что я высказал уже все, что должен был, и она тоже это сделала. А еще мне казалось, что мы стремились к этому тупику: теперь, когда мы пришли к нему, мы готовы были закончить то, зачем мы сюда пришли.
Мы чувствовали печаль, смешанную с решимостью.
– Было приятно пообщаться с тобой в последние месяцы, – наконец сказала она, когда мы приблизились к той части пруда, где начали нашу прогулку. Там Пэллор и Эринис ждали нас, готовые расправить крылья.
– Какими бы разными мы ни были, было приятно погрузиться в воспоминания с тобой. Я надеюсь, если мы когда-нибудь увидимся с тобой в следующей жизни, мы встретимся такими, какими мы были раньше.
Как было в детстве.
Печаль нарастала: она пронизывала нас.
– Я тоже на это надеюсь, – ответил я.
Мы добрались до места, где начали прогулку. Мы посмотрели друг на друга и обменялись кивками. А затем повернулись. Она возвратилась к своему грозовому бичу, а я – к Пэллору. Мы снова взобрались на драконов, надели шлемы и опустили забрала. Никто из нас не колебался перед тем, как взмыть в воздух.
Энни– Ты считаешь, что Атрей похож на тебя, – сказал Пауэр. – Что он готов прощать факты из-за чувств. Но что, если он не такой?
Холода, исходящего из открытых окон солнечной комнаты и впускающего внутрь ранний осенний бриз предрассветного света, вдруг стало достаточно для того, чтобы заставить меня задрожать, когда я взглянула на Пауэра. Он уже не отдыхал, вместо этого он схватился за обе ручки кресла и наклонился вперед. Когда небо снаружи стало еще светлее, черты его лица было проще разглядеть.
– Неужели я единственный, кто слушал его на уроках? Он человек, разделавшийся со всеми членами семьи драконорожденных до последнего мужчины, женщины и ребенка, включая тех, кто был его другом. Он погрузился в цивилизацию литературы, которую любил, и сейчас уничтожает ее, не позволяя ее ценностям разрушить его город. Атрей не следует своему сердцу. Он действует вопреки ему.
Самый важный протест, парадокс, который заставлял всю эту систему работать, слетел с моих губ:
– Однажды он спас жизнь Ли…
Пауэр щелкнул пальцами и наклонился еще ближе ко мне:
– По словам Ли. Которому было в это время около восьми, он наверняка не знал каллийского и был в шоке.
Он пожал плечами:
– Сама задай себе этот вопрос. Неужели мужчина, который руководил проектом полного истребления людей, действительно смог бы изменить свой курс лишь из-за того, что какой-то крысиный драконорожденный спустя десять лет заявил о том, что поддерживает его? Возможно. Или же он собирается использовать его в своих целях, а затем выбросить, как остальных? Тихо… безо всякой суеты. Подальше от тех, чья совесть болит.
Я услышала, как дрожал мой голос:
– Весь смысл системы Атрея состоит в том, что любой человек достоин лучшего.
Смех Пауэра эхом отразился от стеклянных стен пустой комнаты.
– Может быть, когда-нибудь, – ответил он. – Но сейчас я уверен, что смысл в том, что некоторые люди уже не могут быть этого достойны.
И он еще раз кивнул в сторону письма, которое я держала в руках.
– Твой ход, командующая.
ЛиДжулия управляла своим грозовым бичом так, как драконы летали на состязаниях в моем детстве. Так, как именно грозовые бичи должны были летать.
«Смогу ли я это сделать?»
Потому что решать это, стоя на земле, – это одно; совершенно другое – скомандовать своему дракону извергнуть огонь. Искрящийся, несокрушимый огонь.
Я знал, что нужно делать. Я вспоминал, каково мне было месяц назад, когда я наконец победил Энни в финальном турнире; это извержение насилия, пришедшее с огнем Пэллора, чувство господства, от мрачности которого мне становилось плохо. Такое ощущение, что я всю свою жизнь этому сопротивлялся. Но теперь, когда я знал, что это было необходимо, я не мог заставить себя поддаться.
Но Джулия могла, и именно она сделала это первой.
Я почувствовал, как вспышка пронзила левый рукав моего огнеупорного костюма, ощутил, как горит моя кожа, и на мгновение – хоть мы и не играли по правилам турнира, не делали друг другу одолжений и не давали возможности передохнуть – мы оба застыли в воздухе. Я чувствовал ожог, жгучий жар извергнутого огня на моей руке. Поскольку от боли у меня закружилась голова, я инстинктивно нащупывал клапаны с охлаждающей жидкостью, а затем поднял голову, чтобы посмотреть на Джулию. Наши лица были скрыты забралами, и поэтому я не мог распознать ее выражения лица, как и она – моего. Но, когда мы посмотрели друг на друга, а каньон замер и его эхо стихло, я был уверен в том, что мы оба приняли одно и то же решение.
Для нас не было пути назад. Все закончится так или иначе.
Я направил Пэллора вперед, и в этот раз, охваченный решимостью, я перестал сдерживаться.
На некоторое время после этого мир вокруг меня превратился в искры драконьего огня, дым и боль. Все было именно так, как мы представляли себе дуэли на драконах. Правда, мы не думали, что эта дуэль будет сопровождаться едва различимым чувством ужаса, которое вместе с обжигающими ожогами распространялось по моему телу и ощущалось как физическая боль.
Джулия забыла о защите один, два, три раза, но этого времени было недостаточно для смертельного удара, и, так как я намерен был нанести его однократно, а не мучить ее, я упустил эти возможности.
«Я хочу быть Первым Наездником, ты всегда Первый Наездник, позволь мне тоже побыть им хоть разок!»
Хоть никто из нас не говорил, хотя вокруг нас, за исключением ветра каньона и треска пламени, не было никаких звуков, я слышал ее, слышал нас и давно забытые потоки воспоминаний. Из Дворцовых садов, тогда они еще были нашими.
«А что, если я Король Рада из бассилеанцев? Тогда мы вместе могли бы быть Первыми Наездниками!»
Она потеряла равновесие, и этого хватило, чтобы открыться, и, несмотря на затуманенный взгляд, мы с Пэллором одновременно это заметили.
Смертельный удар.
Кажется, мое сердце разбилось.
«Сражаться друг с другом?»
Воздух сотрясся от одного звука: моего собственного отчаянного крика, когда Пэллор извергнул огонь. Мне казалось, будто я и сам загорелся изнутри, как Пэллор.
Он, изогнувшись, сделал вдох, и пламя вырвалось наружу.
Наступил момент идеальной тишины, когда огонь, перекрывший мне вид, ослепил меня, и ущелье на мгновение стало идеально спокойным. А потом тишина прервалась. Нечеловеческий, душераздирающий
