В лесу удивительно тихо, даже для Ракстера. Снег идет гуще, чем обычно в это время года. Мы высматриваем следы, но всякий раз, когда находим, они ведут в направлении школы. Если мы и в безопасности, то только за счет тех, кто остался там.
Наконец впереди показываются развалины дома Харкеров. Я смаргиваю снежинки с ресниц и ускоряю шаг, окрыленная возможностью перевести дух.
Риз – она идет первой – рассеянно вытирает ноги на пороге дома, и у меня сжимается сердце. А потом она судорожно вздыхает и всхлипывает. Ну конечно, я совсем забыла. Мистер Харкер. Тело.
Я кладу здоровую руку ей на плечо и встаю рядом, готовясь сказать что-нибудь утешительное. Но мои слова ничего не изменят, потому что вокруг того, что осталось от мистера Харкера, сгрудились три серых лисы, которые остервенело вгрызаются в труп, истекая черной слюной.
– Пошли прочь! – кричит она, поднимает пистолет и стреляет не целясь. – Прочь!
Одна лиса кидается в пролом в стене и исчезает в камышах, но оставшиеся две поднимают головы и смотрят на нас. Риз все равно. Нетвердым шагом она приближается к телу, отбрасывая в сторону мою руку, когда я пытаюсь ее остановить. Она падает на четвереньки у ног отца – один ботинок у него расшнурован, из второго выглядывает полосатый носок.
Лисы равнодушно смотрят на нее, словно принимают за свою, но, когда я подхожу ближе, они с высоким визгом бросаются врассыпную и исчезают в проломе.
– Риз? – зову я.
Она садится на колени, и я, опережая ее, стираю с ее щеки слезу.
– Ты не против убраться отсюда подальше? – спрашивает она.
Мы идем на запад вдоль береговой линии; идти по берегу было бы проще, но Риз держится деревьев, не выходя на открытое пространство.
В этом месте край суши переменчивый, почти что пористый. Чуть дальше он перетекает в массив зазубренных скал, по другую сторону которых переходит в топь. Когда мы вышли за ворота, я спросила Риз, куда мы идем, но она только покачала головой и потянула меня за собой. Неделю назад я бы назвала это упрямством, но на самом деле Риз смущена, потому что я спросила, куда мы идем, а она и сама толком не знает.
Перед нами скалы. Риз хмурится, поглядывая на берег, и на несколько шагов отступает от деревьев.
– Почти пришли, – говорит она, и я киваю. Главное – не давить на нее. Она найдет то, что ищет.
Мы продолжаем путь. Мышцы напряжены, рюкзак с каждым шагом становится все тяжелее. Вокруг тихо, как будто все на острове попряталось от того, что случилось в школе. Когда медведь покончит с тем, что осталось от нас, он переключится на других животных. Мы должны покинуть остров, пока здесь не началась резня.
Внезапно Риз останавливается и указывает куда-то вперед.
– Вон там.
Между двух высоких каменных глыб протоптана тропа, и я могу различить полосу берега, которая покрыта водорослями, выброшенными волнами. А на песке лежит облепленная морскими желудями и поросшая мхом белая лодка.
Мы спускаемся по тропе к берегу, притормаживая на скользких от воды камнях. Риз протягивает руку и помогает мне сохранить равновесие.
Тропа обрывается, не доходя до воды, и нам приходится прыгать. Ботинки вязнут в песке, оставляя быстро исчезающие следы. На горизонте виднеются черные очертания материка.
– Садись. – Риз указывает на один из камней. – Надо перевязать тебе руку.
Я сажусь и передаю ей рюкзак, в который сунула аптечку. Повязка, которую сделала мне Джулия, едва прикрывает половину раны на ладони, и, когда Риз открывает аптечку, у меня вырывается вздох облегчения: внутри лежит белоснежный эластичный бинт.
Она берет мою руку в свои, вращая плечом, чтобы расслабить мышцы. Снег – легкий, но липкий – падает мне за воротник и щекочет шею, и я натягиваю капюшон, пока она разматывает мою импровизированную повязку.
– Ну ты даешь, – говорит она, осторожно ощупывая ладонь. – Ты ее хотя бы чувствуешь?
– Местами.
Она расправляет бинт и заново перевязывает мне руку, не касаясь тех мест, где кровь уже начинает пропитывать белое полотно.
– А шевелить можешь?
Я дергаю большим пальцем, и Риз, улыбаясь, отпускает мою руку.
– Хорошо, – говорит она. – Еще поживем.
Она встает и убирает аптечку в рюкзак. Я смотрю ей за спину, на бледные очертания материка.
– Он кажется таким далеким.
– Миль тридцать до берега. – Сощурившись, она вглядывается в горизонт. – А что потом, как доберемся?
– Нам нужно в Кэмп-Нэш, – говорю я твердо. – Байетт должна быть там, и я ее не оставлю, даже если она и правда умерла.
– Гетти…
– Нет, я не могу ее бросить. Ты не понимаешь.
Риз отворачивается.
– Вообще-то понимаю.
Ну конечно. Ее отец. Я подавляю приступ тошноты.
– Прости, я не хотела… – Я задираю голову и смотрю, как падает снег. – Не думай, что я забыла. Или что я считаю, что все нормально. Я знаю, что ты злишься, и знаю, что эта злость уляжется нескоро, и я тебя понимаю.
– Я злюсь, – медленно говорит Риз. – Но почти этого не чувствую. Я знаю, что эта злость еще вернется, но мне тоже есть о чем жалеть. – Она косится на меня, на мое горло, и я вспоминаю ощущение от сжимающей его серебряной руки. Это было неделю назад, но кажется, будто прошли годы. – Сейчас есть вещи поважнее.
У меня вырывается смех облегчения на грани с плачем, и Риз наклоняется, касаясь меня плечом.
– И одна из таких вещей – лекарство, – продолжает она. – Никто его не ищет. Теперь мы это знаем.
– Может, мы найдем что-нибудь в Кэмп-Нэше, – говорю я. А потом вспоминаю Уэлч на причале и то, что она сказала о моих родителях. И то, что я сказала об отце. – А возможно, кто-нибудь нам поможет.
Риз хмурится.
– Кто, например?
– Мой папа. – Интересно, в Норфолке ли он до сих пор.
