Молодой человек посмотрел вдаль, и, хотя солнце уже зашло и вокруг достаточно стемнело, все-таки разглядел в вечерней сиреневой дымке Капитолий, Экскивлин, и – совсем рядом – Ватикан с храмом Святого Петра (вовсе еще не тем, знаменитым), а за ним – вытянутый лесистый холм Джаниколо. В самом низу, у подножия замка, нес свои воды Тибр, не очень широкий, но сейчас, в сумерках, достаточно живописный, отражающий оранжевые факелы ночной римской стражи.
– Как-то один из узников решил спуститься вниз по веревке, – негромко произнес кто-то совсем рядом.
Павел повернул голову:
– И что?
– Да ничего. Во-вторых – веревка оказалась короткой, а во-первых – там внизу, всегда ходит усиленная стража. Вот и упал бедолага – прямо на копья.
– Да-а… не повезло. Ой! – внимательно осмотрев незнакомца – уже не молодого – лет тридцати пяти – чуть сутуловатого мужчину с красивым, выбритым до синевы лицом и длинными локонами – Ремезов всплеснул руками: – А я вас, кажется, знаю, уважаемый господин!
– Добрый вечер, синьор Паоло, – широко улыбнулся собеседник. – А я вас давно уже узнал, да все никак не решался подойти – думал, вы первый меня заметите. Как-то неловко, знаете, вдруг вы просто не хотите ни с кем говорить – такое ведь у нас случается.
Павел со смехом протянул руку:
– Рад вас видеть, дорогой синьор Грата! Вы-то каким ветром здесь? На узника что-то, честно сказать, не похожи…
– Ну, конечно, я не узник, – приосанился господин Грата. – Я – местный палач.
– Ах, вон оно что… палач… – Ремезов несколько скис, прикидывая – не зря ли они тогда вступились всей компанией за сего, как теперь выясняется, весьма одиозной профессии господина? Да нет, не зря – зарвавшихся юнцов надо было проучить. А что спасенный оказался палач…
– Я ведь вам тогда еще о себе рассказывал, не помните, синьор Паоло? Там, в таверне…
– Не помню, – честно признался Ремезов. – Много тогда выпили.
– А вот это – да! – охотно посмеялся палач. – Я вообще-то редко напиваюсь, но тогда… Угощу вас сегодня вином. Можно!
– Откуда вы знаете, что можно? – насторожился молодой человек.
– Я про вас многое знаю… как и про всех здешних узников.
Синьор Грата ответил уклончиво, но Ремезов не собирался так просто отступать, решив использовать внезапно открывшиеся возможности по полной программе, коли уж сам местный палач оказался добрым знакомым.
– И где же мы с вами выпьем, синьор Грата?
– Называйте меня просто – Винченцо.
– Тогда и вы меня – Паоло. Без всяких там глупых церемоний, на «ты».
Улыбнувшись, палач повернулся и указал рукой на дальний угол дворика, где, под небольшим навесом, был устроен стол и деревянные скамейки, притащенные, как видно, откуда-то изнутри башни.
– А вот сюда проходи, друг Паоло, садись. Сейчас все наши соберутся – стражники, палачи, кое-кто из узников… кому дозволено.
– Значит, мне дозволено?
– Ну, конечно же – да!
– А что, стражники вот прямо так на службе и пьянствуют? – усевшись за стол, тихо спросил Павел.
Палач усмехнулся:
– Да нет, тут только те, кто после службы. И то не все, а лишь избранные. Знаешь, посидеть вот так просто, в знакомой компании, поговорить…
– Понимаю, понимаю, – Ремезов спрятал усмешку. – Не то, что в той гнусной таверне, а?
– Уел! – шутливо поднял руки Винченцо. – Уел, что уж тут скажешь. Ла-адно, сейчас сюда люди придут, принесут вино и закуски – тебе понравится, увидишь. Только, – палач как-то нервно оглянулся по сторонам и понизил голос: – Для всех – мы с тобой познакомились только что. Уяснил?
– Вполне.
– Тогда, пока мы не опьянели, еще кое-что выслушай, – собеседник снова оглянулся. – Я тебя благодарен, Паоло, на полном серьезе благодарен, без дураков. Так и подозревал, что тебя здесь, во верхнем дворе, встречу, а потому кое-что узнал. С мессиром судьей ты ведешь себя правильно, и правильно, что согласился сотрудничать, иначе бы…
Палач несколько запнулся.
– Что – иначе бы? – вскинул глаза Ремезов.
– Иначе б ты был подвергнут пыткам и казнен.
– Ты бы меня и казнил?
– Это моя профессия! – отстранился Винченцо. – Так что давай без обид. Времени у нас мало, так что молчи и слушай. Судья Гоцци – и те, кто стоит за ним, а это о-очень большие люди – хотят сделать тебя свидетелем по делу видного гибеллина барона Тиволи. Но, хоть тот и отлучен от церкви и вроде бы любой может расправиться с ним и без суда, на самом деле – не все так просто. Род барона – древний, влиятельный и богатый. Не получится просто так, без суда. И для тебя в этом – большая опасность.
Ремезов вскинул глаза:
– Опасность? Не понял, Винченцо, в чем?
– У барона Тиволи везде свои люди, – свистящим шепотом пояснил палач. – Даже – здесь, в замке Святого Ангела они есть, потому ты и пишешь, а не рассказываешь. Как только они узнают, что ты начал давать показания, сразу же попытаются тебя убить. Как – не знаю, но попытаются обязательно. Отравят питье, пищу, или даже подошлют фальшивого странника – и тот тебя задушит или прирежет кинжалом.
– Хорошенькие новости! – Павел качнул головой с таким видом, будто его только что по ней ударили. – Этак выходит – куда ни кинь, везде клин. Что ж, спасибо за предупреждение, друг Винченцо.
– Я сказал то, что должен был сказать, – улыбнулся собеседник. – И ты теперь будь начеку.
Ага, начеку… – боярин опустил глаза – это в тюрьме-то!
И все же палач-то молодцом – мог бы ведь и не предупреждать, в конце концов, какое-то шапочное знакомство, ну, подумаешь, ввязались тогда в драку. Вступились… А Винченцо – вот, хоть чем-то помог, пусть немногим, а что еще большее можно было требовать от этого человека? Ничего. Спасибо и за то уже, что сказал.
К столу подсаживались какие-то люди, шутили, разливали вино – Ремезов тоже выпил с охотою, а потом вместе со всеми запел песню, начатую каким-то бородатым узником и подхваченную помощником Винченцо, совсем еще молодым пареньком, светловолосым и кареглазым, чем-то похожим на Демьянку Умника, оставленного в вотчине почти что тиуном.
И что это вдруг Демьянко вспомнился?
А песня-то – простая, особенно – припев:
– Оп-ля! Оп-ля-ля! Хэй!
…ну да, этот младший помощник палача очень на Демьянку похож…
– Оп-ля!
…а еще его, Демьянку-то, совсем недавно Марко-толмач вспоминал, про крылья спрашивал…
– Оп-ля! Оп-ля-ля! Хэй!
Про крылья…
Затуманенный не столько от вина, сколько от нехорошей новости взгляд Павла упал на навес, укрепленный на деревянной раме… И от дождя, и от солнца… Впрочем, от дождя, наверное, не очень.
– Что ты сказал, синьор Паоло? – повернулся к узнику пузатый усач в круглой бархатной шапочке, едва закрывающей