Оглянувшись, Ремезов послушно отошел к стене и уселся на лавку.
– Я – Джанкарло Гоцци, судья коммуны. Я знаю все про вас и ваших друзей.
– А при чем тут мои друзья? – удивился Павел. – Их же со мною не было.
Судья прищурился и зябко потер ладони с таким видом, будто он сейчас представлял себя пауком, а молодого боярина – угодившей в его сети жертвой. А ведь, наверное, так оно все и выглядело!
– Вы, господин Паоло, в вашей компании старший, – перейдя на чистую латынь, любезно пояснил синьор Гоцци. – А потому – отвечаете за всех своих людей.
– Интере-есно, – наклонив голову, Ремезов озадаченно потер виски. – Они тоже что-нибудь натворили? Избили кого?
Судья ничего не ответил, лишь многозначительно улыбнулся, вернее, скривил тонкие губы в гримасе, которая, вероятно, означала улыбку.
Узник прикрыл глаза. Что там успели натворить его парни, узнать, конечно, хотелось, но куда интереснее было другое – откуда этот судья знал и про Павла, и про его друзей? Хотя, откуда – это понятно – конечно же, со слов хозяина, кривоного синьора Амедео Франдолини, наверняка обязанного доносить в соответствующие органы римской коммуны на всех своих постояльцев. Да-да. Откуда – ясно, непонятно другое – зачем? И почему? Зачем и почему уважаемый синьор Гоцци расспрашивает сейчас Павла вовсе не о том, о чем бы, наверное, должен бы. Не о драке, не о возможных свидетелях, не о той девушке…
– Вы причинили физический и моральный ущерб неким молодым людям из приличных семей. Из очень и очень приличных семей.
– Я готов! – вскинулся Павел. – Готов возместить ущерб!
О, конечно же, Ремезов не считал себя таким дураком, чтобы качать права в чужой стране, заявляя о полной своей невиновности… как оно на самом деле и было, но, судя по всему, уважаемый коммунальный судья явно так не считал. Ладно! Лишь бы сейчас поскорее отсюда выбраться, вытащить своих людей, если они, конечно, тоже схвачены… А если схвачены – тогда за что? Их-то в чем обвиняют?
– Боюсь, у вас не хватит денег, – снова улыбнулся судья… если эту гримасу можно было бы назвать улыбкой.
Дальше достойнейший мэтр продолжал, уже понизив голос, вкрадчиво и мягко:
– Не-ет, синьор Паоло… или как там вас на самом деле зовут? Впрочем, это совершенно не важно. Заплатить не получится, но… – голос судья стал еще более вкрадчивым, а в бесцветных рыбьих глазах неожиданно проглянула некая теплота, словно у старого дядюшки, наставляющего на путь истинный беспутного племянника-шалопая, либо у пожилого учителя, отчитывающего своих юных повес-учеников. – Дело вполне можно замять.
– Замять? – переспросил Павел. – А что я должен для этого сделать?
С довольной усмешкою синьор Гоцци развел руками:
– Ничего!
– Как ничего?! – хлопнув глазами, удивился узник. – То есть вы меня просто так и отпустите?
Судья охотно кивнул:
– Правильно, просто так. Почти просто так… Вы мне просто расскажете об одном вашем добром знакомом… О Джованни ди Тиволи!
Это имя дражайший судья выкрикнул с такой резкостью, что Ремезов вздрогнул и, невольно откинувшись назад, едва не ударился затылком о стену.
– Джованни… Джованни ди Тиволи?
– Да-да, о нем.
– Но… кто этот человек? Клянусь всеми святыми, я о нем ничего не знаю!
Искренние слова узника не произвели никакого впечатления на судью, вообще никакого. Даже поведение мэтра Джанкарло Гоцци не изменилось – он как улыбался, так и продолжал улыбаться, и говорил столь же тихо и вкрадчиво, отнюдь не повышая голос.
– Признаться, я и не ожидал другого ответа. Понимаю – вы опасаетесь мести барона. И правильно делаете, мы оба хорошо знаем, что этот разбойник способен на всё. Ведь так?
Опять этот взгляд! Все понимающий, ласковый, добрый… с затаенным коварством и тщательно замаскированной злобой.
Павел покачал головой:
– Даже не знаю, что вам и сказать.
– А вы не торопитесь, – прищурился мэтр. – Хорошенько подумайте, я ведь вас не гоню. Но и дать много времени не смогу, не имею права. Кстати, вы грамотны?
– Ну, конечно же! – честно говоря, Ремезов даже обиделся за подобный вопрос. – Я, как вы уже убедились, неплохо знаю латынь.
– Так, может быть, я велю принести вам в камеру перо и бумагу, хорошую флорентийскую бумагу по десять дукатов за три дюжины листов? Вы будете спокойненько, без всякой спешки, вспоминать о бароне Тиволи, излагая на бумаге во всех – даже самых мельчайших – подробностях, а к концу дня – через стражников – предоставлять отчет мне. Думаю, трое суток вам вполне хватит… ну, а если не хватит… или вы вдруг не захотите написать, то…
Судья поднялся на ноги и подошел к неприметному, накрытому рогожкой столику, стоявшему слева от двери.
– Вот, полюбуйтесь-ка! – резким движением руки мэтр откинул рогожку, узкое морщинистое лицо его озарилось сладострастной улыбкой, словно б он сейчас не рогожку отбросил, а шелковое одеяло, прикрывающее постель со спящей молодой девой, потрясающе красивой, нагою…
– Это щипцы, – обернувшись, синьор Гоцци взял в руку жутковатого вида инструментик. – Ими тащат жилы. А вот этими… этими вырывают ногти. Уверяю вас – все это более чем неприятно! Вот, обратите внимание – пила. Спросите, почему деревянная? А чтоб больней было. Представьте – вам или вашим друзьям будут опиливать руки… или ноги…
– Бедный палач, – скорбно прикрыл глаза Ремезов. – Труд его тяжел и неблагодарен.
Судья сухо кивнул:
– Насчет того, что тяжел – соглашусь с вами. А вот – неблагодарен? Смею заметить, коммуна ему неплохо платит. Весьма-весьма неплохо. К тому же палач наш свое дело знает и любит. Очень достойный синьор, хотя многие почему-то эту профессию не уважают, как не жалуют всяких там жонглеров и прочих уличных певцов… Так что, синьор Паоло, мы с вами договорились?
– Считайте, что так, – вздохнув, узник опустил голову. – Несите вашу бумагу, чернила, перо. Только… три дня, я думаю – мало. Вдруг еще что-то вспомню?
– Вы постарайтесь сразу же написать главное, – хрустнув пальцами, посоветовал мэтр.
– А, может быть, стоит нас вместе собрать? Ведь если мои спутники здесь, в узилище…
– Не стоит, – поспешно прервал судья, чуть скривив губы. – Пишите сами. Кое-что напишут и ваши друзья… и мы сравним. Да и по-иному проверим. Ну, не смею вас больше задерживать, уважаемый синьор Паоло. Пишите… и… я вижу, вы что-то хотите сказать уже сейчас? Молчите! – приложив палец к губам, мэтр многозначительно понизил голос: – Помните, и стены имеют уши. Особенно здесь, в замке Святого Ангела.
Предупредив, синьор Джанкарло Гоцци повернулся к двери:
– Эй, вы там! Увести!
Узник еще даже не успел ничего толком обдумать, когда
