Поднявшись на ноги, Павел стряхнул налипшую на одежду солому, на которой и спал, и, без труда дотянувшись рукой до низкого сводчатого потолка, нащупал плотную кирпичную кладку. Точно такими же были и стены, толстые стены узилища, каземата размерами примерно три метра на два, куда не так давно бросили Ремезова воины городской стражи. Не так давно… или давно уже? Да нет, недавно, Павел еще как следует и проголодаться не успел… Что тут за смердящая дыра в углу? Отхожее место… Хоть с этим проблем нет. А вот попить бы не мешало, со вчерашнего дня еще мучила жажда.
Немного размяв ноги – насколько вообще здесь можно было двигаться – узник уселся на солому и задумчиво потер отросшую на подбородке и щеках щетину. Рядом, у ног, что-то прошуршало. Крысы? Похоже, они. Что ж, все приятней, чем в полном одиночестве-то! Жаль, покормить соседушек нечем… может, тюремщики что принесут? Ага, дождешься от них…
Прикрыв глаза, Ремезов принялся во всех мельчайших подробностях восстанавливать всю картину, в конце концов, приведшую его к водворению в мрачные казематы замка Святого Ангела, круглый силуэт которого Павел хорошо помнил из той, прошлой своей жизни. Но тогда это был объект туристских достопримечательностей, музей, а ныне – крепость, и, пожалуй, самая страшная в Риме – после знаменитой Маммертинской – тюрьма. Выстроенное еще в древние времена в качестве мавзолея императора Адриана, с течением времени сие мощное сооружение стало использоваться в качестве бастиона для защиты перекинутого через Тир моста Элиа, а затем – и Ватикана. Функции тюрьмы добавились к крепости при остготском императоре Теодорихе, в начале шестого века перенесшего свою столицу из Равенны в Рим. В конце этого же века, когда в Вечном городе свирепствовала эпидемия чумы, проезжавшему по мосту Элия папе Григорию Великому вдруг на вершине крепости-мавзолея вдруг привиделся ангел, вкладывающий в ножны объятый пламенем меч, что понтифик, ничтоже сумняшеся, счел благоприятным предзнаменованием, возвещающим о прекращении эпидемии, которая и самом деле вскоре закончилась, и с тех пор крепость стали называть – Кастель Сант-Анджело – Замок Святого Ангела, о чем, после случившегося предзнаменования, вспомнили почти через тысячу лет, установив на вершине замка статую ангела с мечом – место паломничества туристов, ибо, не исключая определенных архитектурных достоинств крепости, с вершины ее открывался поистине изумительный вид, в особенности – на расположенный рядом Ватикан и – сразу за ним – густо поросший зеленью холм Джаниколо. В тринадцатом веке – как раз сейчас – замок был соединен с Ватиканом массивной крепостной стеной с потайным коридором, дабы, в случае опасности (естественно, исходящей от Фридриха Штауфена, больше просто не от кого, разве что – от своевольных баронов и мятежной коммуны) понтифик мог бы запросто укрыться в крепости от всех своих врагов. Вообще же, кто только здесь впоследствии не томился: Челлини, Джордано Бруно, граф Калиостро… Челлини, кстати, даже удалось бежать и стать потом одним из основателей так называемой «школы Фонтенбло» при дворе французского короля Франциска Первого.
Челлини бежал, да… интересно – как? Перепилив решетку, спустился по веревке в ров или тривиально подкупил тюремщиков?
Ремезов усмехнулся – о побеге, пожалуй, было еще рановато думать, ведь бросили-то его сюда вполне за дело, грубо говоря – за пьяный дебош, по крайней мере, со стороны стражников и случившегося рядом судьи именно так и все и выглядело, хотя на самом-то деле – и вовсе не так, Павел просто за девушку заступился. Миленькая такая девушка, проходила по мосту Честия, сразу за Ремезовым шла, а тут к ней пристали какие-то хамы, догнали, стали хватать за руки, один даже рубашку на груди разорвал. Девчонка, естественно, закричала, стала звать на помощь – тут молодой боярин и вмешался, как и поступил бы на его месте всякий честный и благородный человек. Отбросил приставал-хлюпиков, как нечего делать, да и дальше б себе пошел, но за гопников вдруг вступились невесть откуда взявшиеся приятели, а вот случившаяся рядом пара-тройка прохожих приняла сторону Ремезова, тут-то и пошло самое веселье, во время которого хлюпиков основательно-таки помяли, одному челюсть раздробили, другому сломали ногу, третьему – ребра… По сути – и правильно, в следующий раз будут знать, как к одиноким девушкам приставать.
При появлении стражников и случайно проходившего мимо судьи заступники и девушка куда-то подевались, остался один Ремезов и пострадавшие. Естественно, за все телесные повреждения теперь придется отдуваться незадачливому заболотскому боярину. А вот прошел бы себе дальше, не оглянулся бы на девичий крик – никаких неприятностей и не случилось бы. А так… видно, уж придется заплатить штраф, и не маленький.
За маленькой, обитой толстыми железными полосками, дверью вдруг послышались чьи-то громкие шаги, отдающиеся под сводами гулким, долго затихающим эхом. Уныло скрипнул засов, швырнув в полутемную камеру трепетный свет факела.
– Идем!
Трое дюжих тюремщиков, вооруженных короткими алебардами и мечами, вывели узника в коридор, длинный, и неожиданно широкий, больше напоминавший проезжую дорогу, пологой спиралью поднимавшуюся куда-то вверх. Впереди резко посветлело, повеяло свежим воздухом, и вот уже вся процессия оказалась во внутреннем дворике, выложенном мелкой брусчаткой и украшенном небольшими статуями святых. Павел зажмурился от бьющего прямо в глаза солнца, впрочем, высокие стены и так не давали возможности рассмотреть то, что делается снаружи. Да и дворик, как прикинул Ремезов, находился где-то на высоте четвертого – или даже пятого – этажа.
– Туда, – один из стражей указал на распахнутые двери в массивной башне с зубчатой крышей, на которой наверняка тоже имелась открытая площадка, такая же, как и вот этот двор.
Один из стражей грубо толкнул замешкавшегося узника в спину, и Павел, едва не споткнувшись, буквально влетел в тьму узкого коридора. Действительно, с улицы казалось – тьма!
Дюжина ступенек вверх, потом поворот. Еще ступеньки, дверь, а за нею – довольно просторное помещение с высоким сводчатым потолком и забранными решетками окнами, сквозь которые било солнце. Павел снова зажмурился, открыв глаза лишь от чьего-то вкрадчивого голоса:
– Синьор Паоло? Вас ведь так зовут?
– Ну да, – Ремезов не видел никаких причин скрывать свое имя. – Я паломник.
– Мы знаем, – важно кивнул сидевший за длинным столом человечек, лысоватый, с маленьким сморщенным лицом и массивной золотой цепью на шее.
Бархатный черный камзол, многочисленные перстни на кривых подагрических пальцах, та же цепь – все говорило о том, что сей господин явно не принадлежал к простолюдинам.
– Прикажете его связать, синьор… – с подобострастием поклоняясь, осведомился один из стражников.
– Псс! – шикнув на
