– Доктор Энгельс Карлсон из Стокгольма, – со всей, приличествующей высокому врачебному званию, важностью представился молодой человек. – В Рим я не надолго… но с удовольствием попрактикуюсь… на что есть высочайшее дозволение святейшего папы… То есть было – но его украли разбойники, о чем я уже рассказывал любезнейшей госпоже Маргарите.
– Понятно, понятно, – Чинизелли наморщил лоб. – Так, стало быть, уважаемый, вы хотите остановиться у меня? Правильное решение, могу вам предложить самые лучшие апартаменты, каких тут у нас, на Тибуртине, вряд ли кто предложит. Нет, нет, не сомневайтесь – только ко мне! Идемте же, я лично вам все покажу, в цене, думаю, сойдемся.
– Я как раз и хотел насчет денег…
Об оплате договорились, ушлый хозяин доходного дома любезно согласился подождать с оплатой, однако заломил за «апартаменты» – узкую, как пенал, комнатку на третьем этаже – вполне приличную цену, которую человек более скандальный, чем Ремезов, мог бы назвать и бессовестной, и даже людоедской.
Впрочем, беглец сейчас был согласен на всё. Наскоро перекусив в таверне (все так же, в долг) молодой человек привел себя в порядок и сразу после полудня отправился по указанному любезнейшей Маргаритой адресу – к страдающему мигренью ювелиру.
Дом страдальца – целая вилла – располагался неподалеку, на поросшем ивами холме Виминал, где в более древние времена располагались усадьбы богатых и знатных людей. С тех самых пор еще оставалась вполне приличная брусчатка, и даже подновленные и вновь приспособленные для жизни развалины, большей частью, конечно же, уже растащенные на годные в строительстве блоки.
Красивые ворота, едва Ремезов, постучав, назвал свое новое имя, тут же распахнул проворный слуга, юркий такой парнишка, скорее всего – невольник, ибо работорговля и в средние века вовсе не умирала, благополучно дожив и до Нового времени и даже до куда более поздних дней.
– Господин Эннио Каросо? Лекарь? – на свой манер переиначив трудное для произношения имя, переспросила вышедшая во дворе встретить гостя хозяйка – на взгляд Павла, очень даже симпатичненькая – темненькая, смуглявая, с блестящими маслинами-глазками, но… увы – вовсе не дородная, без полагающихся пышных бедер, если бы не приличная – размер, верно, пятый – грудь, так можно сказать – уродина.
– Проходите, господин лекарь, – гостеприимно пригласила хозяйка. – Мы вас ждем – Маргарита, подружка, предупредила. А меня зовут Лусией.
– Очень приятно! – вежливо поклонившись, «господин лекарь» прошел вслед за молодой женщиной в расположенные анфиладой покои.
Синьор Стеццони – такой оказалась фамилия несчастного ювелира – с видом страдальца лежал на широкой кровати под зеленым, украшенным шелковыми фестонами и тесьмой, балдахином и стонал. Круглое, вовсе не выглядевшее таким уж изможденным, лицо его с левой стороны казалось припухшим и покрасневшим, как видно, от подушки.
О, Ремезов вовсе не зря провел сегодняшнее утро, не только договорившись с хозяином доходного дома, но и припомнив все то, что слышал от толмача Марко – а тот ведь серьезно учился медицине в университете славного города Болоньи. Марко частенько цитировал «Инструкции для врача», сочиненные в не менее славном городе Салерно, видать, опытным в медицинских делах человеком.
Первым делом инструкция советовал во всех подробностях расспросить насчет болезни хозяин слуг… что Павел – так уж вышло – решил оставить на потом. Зато дальше не отступал от указанного сочинения ни на шаг.
«Войдя в дом, врач не должен суетиться… приветствовать всех мягко и с достоинством…»
Так «Эннио Карасо» и действовал. Поклонился, приветствовал «мягко и достоинством», так же, не торопясь, уселся на поставленный в изголовье больного стул…
Та-ак… Что теперь? Ах, да – пульс.
Взяв руку ювелира за запястье, молодой человек прикрыл веки и принялся шевелить губами, после чего, кивнув, громко сказал «Хорошо» и, в полном соответствии с инструкцией, попросил принести мочу больного. Кою тут же осмотрел и даже понюхал с самым задумчивым видом. А потом, передав ночную вазу слуге, важно кивнул:
– Так я и знал. Делериум тременс! Белый, белый, совсем горячий…
Последнюю часть фразы Ремезов произнес по-русски, всеми своими действиями вызвав, как сказано в указании – «большое уважение и доверие».
Даже больной – и тот как-то приосанился, посматривая на нового врача с явным благорасположением духа.
– Я вижу, вы не такой шарлатан, как глупец Тинезильо, которому только лечить ослов!
– Задирайте рубашку, уважаемый, – усилил произведенный эффект «лекарь». – Простучим, послушаем… Так…
Не тратя времени даром, Павел тут же припал ухом к объемистому чреву больного, шепотом – но так, чтоб было слышно столпившимся вокруг домочадцам и слугам – припомнив имена всех известных на то время врачей – Гиппократа, Галена, Цельсия…
А потом перешел к другому важному пункту программы – «очень хорошо, если врач умеет рассказывать забавные истории»…
– Та-ак… откройте-ка пошире рот! Угу, угу… Вот, помнится, вышел у меня как-то в Стокгольме случай. Такой презабавный, я вам скажу, случай – пришел я как-то к больному, якобы при смерти, а он возьми да и окажись мертвецки пьян! А слуга-то его мне и шепчет: ты, мол, уважаемый, только не говори никому, что он пьяный, а так дело представь, будто и впрямь до смерти недалеко…
– И что ж вы, уважаемый, сделали? – с интересом переспросил ювелир.
– Да так, как и сказал слуга – велел поставить припарки…
– Ох-ох! Припарки!
– А потом – и пиявки! Противные, скользкие… Так-так, а вот повернитесь-ка ко мне левым ухом… Теперь – правым. Мигрень-то у вас давно, уважаемый?
– Да уж, можно и так сказать.
– Обычно при перемене погоды, верно? Когда, скажем, с ясного дня переходит на дождь или наоборот.
– Точно так! – синьор Стеццони аж подпрыгнул в постели. – Я гляжу, вы все в точности знаете.
– Такая профессия, – скромно улыбнулся Ремезов. – А вот еще был случай, про трех молодых дев… Рассказать?
– Да-да! – больной охотно закивал, заулыбался, – Рассказывайте, рассказывайте, синьор врач. Что там были за девы?
– Не очень-то благонравного поведения девы, прямо скажем – блудницы.
– Постойте-ка, любезнейший мой господин!
Усевшись в постели, ювелир строго посмотрел на домочадцев:
– А вы что это тут столпились, родные? Что, в доме заняться нечем? Ишь, уши развесили – слушают… А ну, пошли прочь! Все, все! И вы, дети, и ты, милая женушка. А я тут лечиться буду, это ведь ко мне господин лекарь пришел, а не к вам вовсе.
Что ж – распоряжение было вполне логичное. Действительно, и зачем им всем тут стоять?
– Так что с этими блудницами-то? – прогнав всех, оживился синьор Стеццони.
Павел спрятал улыбку:
– Сейчас расскажу…
Молодой человек во всех – даже самых пикантных – подробностях, не забывая время от времени щупать пульс, пересказал вновь воспрянувшему к жизни ювелиру все, какие помнил, анекдоты, напечатанные в журнале «Плейбой», который иногда покупал, ничуть не стесняясь чужого мнения. А чего стесняться-то? Любви к красивым женщинам?
Ой, а что стало с больным!
