– Не-е-е… чужие были, чужие.
– А когда пришли-то?
– Вчера-а-ась… под утро.
Больше ничего от детей не добились – слишком малые. Павел, махнув рукой, приказал затопить в доме печь да покормить хоть чем-нибудь ребятишек.
– Господин, – Неждан осторожно тронул за рукав. – Там в колодце…
– Что там, в колодце? – нервно дернулся Ремезов.
– Старики, – негромко сообщил Неждан. – И младенцы. Зарублены.
Боярин сжал кулаки в бессильной злобе, ничему уже не удивляясь – вот примерно чего-то такого он и ждал. Значит, набег, да… не татары, так разбойники, мало ли лиходеев рыщет по дорогам и весям. А, может, и не разбойники – а воины. Вряд ли по прямому приказу своего князя, скорей, так, по старой привычке: соседушек-то пограбить – милое дело. Половцы, суздальцы, черниговцы, новгородцы – да кто угодно мог! Тем более скоро все пути растают – поди, этих злыдней, сыщи. Явно набег – увели полон, женщин да молодежь, подростков – за тех торговцы людьми дадут неплохо. А мужиков зачем убили? Кстати, все заглодовские смерды там и находились – лес рубили. Там и остались. Надо бы на погост их, да похоронить… И тех, что в колодце.
Павел взошел на крыльцо, отдавая необходимые распоряжения:
– Эй, слушай сюда, парни! Провор, сбегай на заимку – пусть там отроки сюда дичь несут, остальные… Микифор, Окулко – возьмите волокуши, парней, остальные – здесь. Действуйте.
Пока все крутились, исполняя приказанное, Павел, подумав, послал гонца в Заболотье – а вдруг и там беда? Сердце нехорошо заныло, Ремезов даже побледнел, представив, как оружные лиходеи врываются в дом, в горницу, как хватают беременную – на четвертом месяце – Полинку, глумятся, вскрываю мечом чрево… Мерзость какая! Фу!
А сердце все же ныло, да так, что боярин, послав гонца, решил все же самолично отправиться следом. Отдав необходимые распоряжения, оставил за себя Окулку; Митоху с Нежданом прихватил с собой. Взметнулись разом на лошадей, выехав со двора, взяли в намет, поскакали.
Били в лицо еловые ветки, сыпался снег, и мартовское тусклое солнце скрылось за очередной тучей. А сердце ныло все сильней и сильней, и не к месту – а, может, и вполне к месту – вспомнился сон – чертов французский троцкист, комсорг, барыга, газеты с пластинками «на костях»…
Господи, Господи, хоть бы все хорошо, хоть бы не…
Господи…
Ворота в Заболотье вовсе не оказались распахнутыми настежь, и в надвратной башенке – Ремезов заметил еще издалека – все так же ходил караульный. Кто-то из молодых, кого не взяли с собой на охоту.
– Ну, слава богу, – выкрикнул скакавший позади рязанец. – Вроде спокойно все.
Действительно, на «главной усадьбе колхоза» все было спокойно. Относительно. Внешне. Потому что на самом деле никакого спокойствия-то и не было!
– Боярышня-а-а-а!!! – завидев боярина, с плачем кинулись в ноги прислужницы. – Ой, краса наша-а-а-а!
– Да что случилось-то? – Павел спрыгнул с коня, бросив удила подбежавшей челяди, так и не желавшей становиться свободной – это кто ж тогда кормить, поить, защищать будет? Да и решать, что самим? А отвечать – тоже сами за себя?!
В общем-то, правы – свобода, она только у сильных, даже вот тот же Ремезов – несвободен, а зависим от князя.
– Ну, не войте же! Говорите толком.
Сказал и, прыгая через ступеньки, помчался по крыльцу вверх, к сеням, в горницу, в опочивальню… До светлицы добрался – и так не было никого, окромя боязливо выглядывающих из-за дверей сенных девок. Да где же Полина-то?!
– Так. Сюда все. – Усевшись на лавку, молодой человек нервно забарабанил пальцами по столу и строго посмотрел на девок:
– Тиуны где?
– Обоих, батюшка, с собой увезли. И боярышню нашу.
– А воины, дружиннички хреновы, куда смотрели?! – вскочив, взбеленился боярин. – Ишь теперь, прячутся. А ну-ка, всех сюда!
– Так князь приказал, чтобы все явились, – наконец-то более вразумительно пояснила одна из девиц. – Воевода княжий явился, мы все его знаем, видали, прошлолетось к тебе, батюшка, приезжал.
– Ко мне многие воеводы приезжали, этот что за…
– Батюшка-боярин, не вели казнить! – вбежав, бухнулся в ноги одетый в звенящую кольчугу воин – молодой совсем парень, юноша…
– Встань, Нежила, да расскажи все толком.
Ремезов уже начинал догадываться о том, что произошло на усадьбе. Видать, старшой князь что-то решил вызнать… или просто добровольно-принудительно пригласил всех своих вассалов «со чады и домочадцы». А чего ж тогда заранее грамоту не прислал?
– Вот грамотца, – поднявшись, Нежила поспешно протянул свиток. – Ранее, господине, не успел вручить – гонца провожал к тебе, на заимку. Второго уже, первого-то с утра уже отправлял… думаю, заплутал, али случилось чего.
– С утра, говоришь, – развернув грамоту, задумчиво промолвил боярин.
Послание оказалось вполне обычным, заурядным даже, все так, как Павел и предполагал: старый смоленский князь Всеволод Мстиславич предлагал явиться со всей срочностью – «Павлу, Петра Ремеза сыну, боярину заболотскому, со супружницей, со тивунами и писцами». О как! Со всем административным аппаратом вотчины, значится. Ну да, ну да, выходит, князь просто решил перед началом посевной уточнить да пересчитать, что ему кто должен.
Ну, слава те…
Ремезов успокоился окончательно – по всему выходило, что события, произошедшие в лесу, в Заглодове и здесь, в Заболотице, суть, как говорили в одном старом фильме – «не две пары в сапоге». Мухи отдельно, котлеты отдельно – тут князь, там – неведомые лиходеи.
Ладно…
Скинув сапоги, молодой человек растянулся на лавке и, кликнув слуг, приказал топить баню: вымыться после охоты, да завтра раненько поутру – в путь, чтоб в стольный град Смоленск поспеть затемно.
– Неждан, Митоха – тоже готовьтесь, – предупредил Ремезов. – Завтра со мной поедете. Окулку бы еще взять, пригодился бы там с гуслями-то… Нежила!
– Да, господин?
– Про Окулку слышал? Срочно гонца в Заглодово шли. Часть людей пусть там останется, старший – Микифор. Пусть до моего приезда все окрестности прошерстят накрепко – мало ли что еще разнюхают. А детишек заглодовских выживших – сюда всех отправят, чай, не чужие, разберут по семьям. Ну вот, – Павел потер ладони. – Вроде бы пока все.
Все-то – все, но душа-то была не на месте. Из-за Полинки – чего ее-то поволокли? Конечно, сама поехала, слуги то подтверждают, но наверняка воевода сделал ей предложение, от которого невозможно отказаться.
– Эй, девки! Боярышня в чем уехала-то? В возке?
– В возке, батюшко.
Ну, слава Господу, не на простых санях – не замерзнет. Да и тиуны, что старший, что младший, Демьянко Умник – парни грамотные, на шелухе луковой не разведешь, будут говорить, как надо.
Эх, Полина, Полина… Плохо так путешествовать, беременной-то, неудобно. Хотя в возке…
Это Ремезов, как цивилизованный человек, о супруге своей беспокоился, а вообще ж в эти дикие времена женщин за людей не считали и считать не собирались. До феминизма еще ох как далеко было! А кто такая женщина? Просто
