– Слышь, Кармаль, а ты не знаешь, кто еще с нами едет? Какие-то, говорят, важные китайцы, монголы…
– Да, есть такие, – парень охотно поддержал разговор, похоже, ему сейчас было все равно, с кем поболтать, лишь бы не сидеть в одиночестве, молча. – Ишлак рассказывал, да и я видал, когда на привале бродили с Уброком вдоль всего обоза – ну, интересно же с другими людьми поговорить, да посмотреть, да себя показать, правда?
– Конечно же, интересно, – согласно поддакнул Ремезов. – И что, со многими уже познакомились?
– Да нет, – половец улыбнулся.
Голубые глаза его напоминали островки цветущей ковыли посреди безбрежного моря степных трав.
– Нет, не успели просто. Хозяин, вишь, не всегда отпускает, так мы иногда тайком… А что? Скучно же!
Павел снова кивнул:
– Я понимаю, что скучно. Степь да степь кругом.
– Степь как раз нескучная! – тотчас же возразил кипчак. – Она – разная. Зимой – снежная, солнечная, и такая белая – что больно смотреть! Осенью – золотистая от ковыли, в начале лета – серебряная, а весной – красная от цветущих маков.
– Ну, ты поэт, – улыбнулся Ремезов. – Или – художник, Клод Моне или Писсарро. Картины маслом не пробовал рисовать?
– Кар-тины?
– А песни, случайно, не сочиняешь?
Неожиданно смутившись, собеседник потупил глаза:
– Ну… иногда сочиняю. Хочешь, спою? Только тихонько.
Вот только половецких песен Павлу для полного счастья и не хватало! Пришлось слушать, а куда уж денешься? Сам в собеседники напросился.
– Ай, небо-небо-небо желтое, синее, красное! – негромко затянул Кармаль.
Кстати, молодец – сообразуясь с лингвистическими познаниями своего слушателя, одну строчку половец пел по своему, вторую – по-русски.
– Ай, трава в степи золотая, серебряная, огненная!
Такой вот ранний Маяковский получался, Ремезов даже заслушался со всей искренностью. Похвалил:
– А неплохо у тебя выходит!
Кармаль ах покраснел от удовольствия, видать, его песенный фовизм нравился далеко не всем. Да перед всеми-то петь парень, наверное, и стеснялся, одно дело – когда один слушатель, которому, если недовольный будет, так можно и в морду по-простому двинуть, и совсем другое – когда таких слушателей много, да сидят они все на пиршественной кошме – а где еще петь песни? На коне еще, когда впереди, и позади, и справа, и слева одна бесконечная степь – разноцветная, разнотравная, такая же, как и сто лет назад, и двести, и тысячу.
– Так ты, друже Кармаль, хотел про знакомцев своих рассказать. Ну, про тех, важных.
– А-а-а, – озадаченно протянул половец. – Про этих. Да я и не знаю-то про них ничего – слишком уж для меня важные. И воины их – прищурив глаза на тебя смотрят, да через кривую губу разговаривают. Да и не разговаривают, а так, слова цедят.
– Важные, значит?
– Хо! А ты думал? Дать бы им дубьем по башке, вся б важность слетела, – Кармаль вдруг улыбнулся. – Вот ты, Аким, сразу видно – человек простой, достойный. Слышь, а нам хозяин про тебя тако-ое рассказывал, предупреждал.
– Ну-ка, ну-ка! – оживившись, переспросил молодой человек. – Что ж такого он про меня говорил?
Кипчак огляделся:
– Только ты это… Тсс! Молчок.
– Честное пионерское! – поклялся Ремезов. – Чтоб я сдох! Могила!
– Говорил, будто ты в приказчиках у купца одного ошивался, да что-то такое натворил, и купец тот тебя послал к нашему хозяину в исправленье. Не так?
– Ну да, – Павел охотно кивнул. – Было дело. Только не совсем так… понимаешь, Кармаль, женщина в этом деле замешана, одна купецкая дева.
Тут неожиданно затрубил рог, возвещая о конце привала.
– Тьфу ты, черт! – кипчак в сердцах помянул нечистого, видать, тоже был христианином. – На самом интересном месте. Вот что, Аким! Ты потом нам ночью, мне и Уброку, расскажешь, лады?
– Лады! Расскажу, заметано. Только вы раньше времени не усните.
– Да кто еще уснет?
Парни стукнули рука об руку и быстро разошлись. Ремезов побежал к ишакам, а Кармаль принялся поднимать пинками невольников:
– Эй, хватит спать! Вставайте!
Женщин и девушек, надо отдать должное, надсмотрщик не трогал – все попадало отрокам. Ну, а кому же?
А вот Хасым действовал по-другому – не плеткой, и не ногой – ладонью. Так отхлестал по щекам зазевавшуюся было девчонку, что бедняжка рыдала до вечера! А другую оттаскал за косы, едва не лишив скальпа. А нечего спотыкаться!
Даже сам хозяин, Халед ибн Фаризи со своего верблюда покивал одобрительно головой. Хороший надсмотрщик попался, и строг, и товар не портит, не то что эти увальни Уброк с Кармалем. Правда, от них убеги, попробуй! Словят враз. А что еще от надсмотрщиков нужно-то?
Вечером, перед сном, сам хозяин неожиданно обошел горевшие костры своих приказчиков и слуг. С кем-то перебросился парой слов, кого-то спрашивал подробно, на «борцов» же неожиданно взъярился: мол, почему за товаром не уследили? Один из мальчишек что-то начал хромать.
– Так, сможет, споткнулся, – опустив глаза, оправдывались парни. – Как же за ними за всеми уследить?
А Хасым ничего не говорил в свое оправданье, просто молча поклонился.
Однако досталось от купца и ему:
– А ты что молчишь? Что кланяешься? Я за этого хромца, ежели он не сможет идти, из вашего жалованья вычту!
– Он сможет идти, – тихо промолвил Хасым. – Вперед других побежит, еще и подпрыгивая. Ручаюсь!
– Ну, раз так… – Халед махнул рукою, и тут взгляд его остановился на Ремезове.
– А ты, парень, что скажешь?
– А что мне надобно говорить? – усмехнулся в ответ молодой человек.
– Дерзишь? – купец тряхнул бородою. – Ну-ну.
– А про рабов так скажу, – неожиданно заметил Павел. – Надо их заставлять себе для переходов лапти плести – кустов-то по пути много. А так, босиком-то, наступишь невесть на что, или, не дай бог, змея укусит. Одни убытки.
– Хм, разумно, – иранец оценил идею на раз. – Слышали, парни? Завтра же заставите всех лапти плести. А ты умный, Аким. Не врал твой дядюшка.
Работорговец немного помолчал и прищурился:
– Может, ты еще и в шахматы играешь?
– Когда-то в детстве играл, – улыбнулся Ремезов. – До разряда, правда, не дотянул, бросил, ушел в авиамодельный.
– Хэк! – Халед ибн Фаризи довольно потер руки. – Чуть погодя зайди в мой шатер. Посмотрим, что ты за игрок.
– Как скажешь, уважаемый.
Первую партию молодой человек проиграл, как и вторую, и третью, а вот четвертую неожиданно для себя выиграл – купец-то оказался достойным противником, хоть и Павел не был в этом деле профаном.
– Вах! Вах! – переставляя изящные нефритовые фигурки, восклицал торговец. – А мы так пойдем… А теперь – вот этак, конем. Ага! Что скажешь? Ах, ты так… шах! Угу, угу… А вот и мат теперь! Расставляй, Аким-джан, фигуры. Сколько у тебя от будущего жалованья-то осталось, а? Небось, совсем ничего?
– Отчего ж ничего? Еще есть немного. Отыграюсь завтра.
– Ай, Аким, ай! – Халед ибн Фаризи наставительно покачал пальцем. – Не те глупцы, что играют, а те, что хотят отыграться! А с лаптями ты неплохо придумал, хвалю. И, знаешь, зря наговаривал на тебя дядюшка твой Овдей!
