– Благодарствую, господин.
Купец вдруг расхохотался, хитро прищурив глаза:
– Заодно и жалованье у тебя побольше будет… Все равно – ха-ха! – мне его проиграешь. Не так?
– Не в жалованье, уважаемый господин Халед, дело – в учении, – во всей возможной серьезностью откликнулся молодой человек. – Может, у тебя такому научусь, что потом и дядюшку за пояс засуну!
– Может, и научишься, – одобрительно покивал купец. – Пока же… давай, напоследок сыграем. Ставлю на кон… девчонку, рабыню. Есть там такая, уже порченная, дорого за нее не возьмешь…
– Так вы ее, господин – мне?
– На ночь, шайтан тебя разрази! Только на одну ночь. И то, если выиграешь.
Девчонку звали Мария, Маша, и была она родом откуда-то из небольшого городка в той части Волыни, что два года назад легла под копыта конницы Субэдея. Небольшого роста, стройненькая, если не сказать – худышка, с милым приятным лицом и золотистой косою, Мария казалась словно бы не от мира сего, ни о чем не спрашивала, просто пару раз моргнула, окатив изумрудно-зеленым взглядом «погонщика Акима», к которому ее и привел все тот же надсмотрщик Хасым, повинуясь хозяйскому приказанью. Ухмыльнулся, грубо толкнув девчонку в траву:
– Ну, погонщик, принимай свой подарок!
Ремезов озадаченно подергал усы – и что теперь ему с этой Машей делать? А главное – где? Ночевал-то он до сих пор под открытым небом, кибитки своей не было.
– У нас там, за кустами, навесик есть, – подойдя, улыбнулся Кармаль. – Идем, покажу, друже. Рад за тебя. Впрочем, девка так себе – слишком уж тощая.
Он сказал – тощбя, сделав ударение на последний слог, тут все так говорили.
Кивнув – не отказываться же от хозяйской милости! – молодой человек поднялся на ноги и зашагал следом за половцем.
– Надо бы головню взять, – оглянулся тот. – Темнеет в степи быстро. Хотя… дойдем и так, а уж утром выберешься.
– А девчонка эта? – Ремезов кивнул на шедшую позади Марию. – Она тоже со мной до утра?
– Господин сказал – так. А обычно здесь многие ее пользуют, не ты первый, не ты последний. Она ж порченая, дешевка.
В словах Кармаля не слышалось ни осуждения, ни презрения, ни уж тем более похвальбы или злобы, он просто констатировал факт. Даже улыбнулся, кивая на натянутый за кустами навес – что-то типа полуоткрытой палатки:
– А вообще, она девка хорошая, добрая. Ты ее не забижай, Аким-друже. На вот вам, – кипчак протянул узелок. – Мы с Уброком поесть вам собрали. Тут и сыр, и вяленое мясо, а еще – сушеный инжир. Вина, извини, нет, водица только.
– Ничего, – забирая узелок, от души поблагодарил Павел. – Спасибо вам, парни.
Кармаль исчез, растворяясь в фиолетовой дымке наползающей ночи, черной, густой и звездной, с узеньким серпиком золотистой луны.
Поглядев на луну, на темно-голубое, с оранжевыми отблесками только что закатившегося солнца, небо, Ремезов уселся на сухую траву, набросанную под навесом, и, задумчиво посмотрев на стоящую рядом девушку, покачал головою:
– И что с тобой делать-то? Говоришь, зовут Машей?
– Мария.
Павел наконец-то услышал ее голос, нежный и приглушенно звонкий, словно треснутый колокольчик.
– Давай-ка, Маша, для начала поедим. Небось, хочешь есть-то? Да ты садись, не стой, в ногах правды нету.
Невольница послушно уселась в ногах у Павла:
– Давай, господин, я тебя разую.
– Сначала поешь, чудо! На вот тебе сыр… а вот мясо. Не стесняйся, бери.
Девчонка несмело протянула руку, взяла кусочек сыра… и торопливо бросила в рот, словно боялась, что отнимут.
– Кушай, кушай, – Ремезов жалеючи погладил Марию по волосам. – Отъедайся. Водички хочешь?
– Угу.
Юная рабыня пила с той же ненасытной жадностью, что и ела, видать, купчина держал своих невольников впроголодь… или – не всех? Эта с потерянной девственностью девчонка кому была нужна? И в наложницы ее вряд ли купят, разве что в девки-чернавки, в служанки, госпоже пятки на ночь чесать да тешить страшными сказками. В сущности, для этой несчастной – по нынешним временам не столь уж и плохая доля. Главное, в хорошие руки попасть, и путь этот вынести – а путь нелегкий, и Марию-то особенно никто не подкармливает, даже, пожалуй, воды досыта не дают. Надо будет попенять на это «борцам» – жалко девчонку, хоть и рабыня, а ведь человек все же!
Пока ели-пили, стемнело так, что и собственных рук стало не видно. Похолодало – а ведь только что, днем, жарило, как в адском пекле!
– Ты из какой семьи, Маша? Ой… – Павлу показалось, что девчонка всхлипнула, и он мысленно укорил себя – ну, дуралей, нашел, что спросить!
Ясно ведь, что с ее семьей сталось.
– Из смердов мы, – тихо откликнулась девушка. – На боярина Тучкова землях живаху… пока мор не пришел… Я одна осталась, и…
Снова всхлип. Понятно. Значит – мор, не татары. Осталась девчонка одна, а уж что с ней случилось потом – вполне догадаться можно.
– Ты не плачь, Маша. Что случилось, то уж и случилось, о будущем думать надо.
Вот тут девчонка изумилась, не поняла даже, дернулась, вскинулась вся:
– О чем?
– Ты б к какому хозяину попасть хотела?
– К доброму, конечно, – наевшись, невольница потихоньку разговорилась. – Чтоб не морил голодом, не бил зря. Ох… навряд ли такой сыщется. Я ж… меня ж даже в наложницы не возьмут. Порченая. Не дева.
Мария произнесла эти слова с такой обреченностью, с такой безнадегой, что Павлу на миг стало страшно.
– И выкупить меня некому, и не умею я ничего, разве что обычный наш крестьянский труд – так кому он в татарах нужен? Коров доить да за птицей-скотом ухаживать все могут, оттого и стоит наш брат так дешево, что дальше уж и совсем бесплатно бы отдавать.
Вот тут она была права, права полностью и бесповоротно. Не пышгногрудая девственница, которой прямая дорога в гарем, не искусная вышивальщица или там, сказочница… сказочница…
– Маша, ты кипчакскую речь знаешь? Или татарскую?
– Нет. Так, понимаю через раз.
– Плохо. Учи!
– Учить-то, господине, трудно.
Ремезов хмыкнул:
– Ну, сказанула – трудно ей! А ты думала – в сказку попала? Ладно, ладно, не плачь, не всхлипывай. Спать, эвон, на травку ложись…
Зашуршала солома.
– Хорошо тебе?
– Да, господин.
– И не называй меня господином. Я – простой погонщик, слуга.
Молодой человек с хрустом потянулся:
– И я с тобой рядом прилягу. Обижать не буду, не бойся.
– Я, господин Аким, не боюсь. Ты добрый.
Ишь ты – добрый! И как зовут, знает.
– Эх, спина моя, спина…
Павел улегся на солому и с наслаждением вытянулся: честно-то говоря, ишачок не слишком-то удобный вид транспорта для путешествия на дальние расстояния – трясет больно. А уж поясницу ломит – сейчас бы какой-нибудь фастум-гель как раз впору, и это несмотря на то, что заболотскому боярину-то сколько? А лет двадцать шесть, или меньше чуток…
Маша пошевелилась рядом:
– Давай-ка, господине Аким, я тебе спину вправлю.
– А ты умеешь?
– Переворачивайся, рубаху я с тебя сама
