Не тратя времени на пустопорожние разговоры, Ремезов осторожно спустился в овраг и тщательно исследовал его склоны, весь измазавшись в глине и исцарапав руки о колючие кусты. Покончив с оврагом, выбрался на поверхность, прошелся вокруг… да-а-а… наследили, намяли траву – словно стадо слонов прогулялось! Как бы выразилась старший следователь Полина – никакой тебе охраны места происшествия. Попробуй тут что-нибудь узнай. Хотя… кое-какие выводы уже сделать можно.
Подозвав ожидавших его всадников, Павел взметнулся в седло, и небольшой отряд во всю прыть понесся по следам недавно ушедшего каравана. Заболотский боярин потратил на осмотр оврага и прилегающей к нему местности примерно около часа, а за час караванщики могли уйти вперед километра на четыре, максимум на пять, вряд ли более. Вообще, скорость в двадцать – двадцать пять километров в день считалась в те времена более чем приличной даже для воинов, чего уж говорить о торговых обозах.
Золотистая ковыль, разбавленная пурпурными венчиками кипрея, тянулась, как океан, до самого горизонта. Местами попадались ярко-голубые оазисы васильков, а кое-где бил по ногам белесыми метелками мятлик. Прямо из-под копыт вспархивали, уносясь в небо, серые куропатки и жаворонки, пахло горькой полынью и сладким клевером – запахом дальних степных дорог.
Солнце взошло уже и постепенно набирало силу, чтоб уже скоро вновь вынудить караванщиков остановиться на дневку, спасаясь в тени навесов от нестерпимого зноя. А, может быть, где-то впереди, уже рядом, усталых путников ждал караван-сарай, с хорошей пищей, фуражом и прохладной колодезной водою. Да, вода – это все, запасы уже подходили к концу, но никто не делал из этого проблему: как предполагал Ремезов, совсем скоро впереди должен был показаться Дон. А уж там-то воды – хоть залейся! И напиться можно будет, и искупаться, и вымыться. Ах, красота! Ах, скорей бы!
Павел даже повеселел от таких мыслей – не заметил, как и сам стал уже истинным караванщиком.
Впереди заклубилась пыль – степь местами сменялась песчаниками – и кто-то из воинов довольно взмахнул плетью. Ну, как же не радоваться? Почти догнали. Недолго уже.
– Я все осмотрел, – подъехав к белому верблюду с важно восседавшим на нем купцом, доложил Ремезов.
– Ну? – Халед ибн Фаризи повернул голову. – И что скажешь?
– Пока ничего, – молодой человек тряхнул головой, будто бы отгоняя назойливую муху. – Теперь я хотел бы опросить надсмотрщиков и рабов.
– Опрашивай! – согласно кивнул торговец. – Я прикажу говорить тебе всё!
– Ммм, – Павел несколько замялся. – Думаю, это стоит сделать как можно быстрее, не откладывая. Прямо на ходу. Я поеду сзади, а надсмотрщики пусть подводят ко мне невольников.
Купец удивленно тряхнул бородою:
– Ты что же, с каждым по отдельности говорить собрался?
– Конечно! – твердо заявил боярин. – Ведь все – это никто, и слова толпы не пришьешь к делу.
– Ты мудр, – пристально посмотрев на Ремезова, работорговец молитвенно сложил руки. – Впрочем, я это знаю – иначе б не поручал тебе ничего. Действуй!
Надсмотрщиков новоявленный следователь опросил быстро, ничего особенного ни Уброк, ни Кармаль ему не рассказали, что, впрочем, и следовало ожидать, ведь побег – если это был побег – и все три смерти случились как раз в смену Хасыма.
– Нет, нет, ничего такого подозрительного Хасым не говорил, и вел себя, как всегда – плевался, ругался да махал своей плеткой. Кого-то и постегал – белобрысого парня отделал, будьте нате!
– Это вчера?
– Да, как раз вечером. Говорил, чтоб меньше хромал. Разошелся, мы с Кармалем его едва от белобрысого оттащили – прямой был бы убыток хозяину, заставил бы возмещать.
– А раньше? Раньше Хасым никуда не ходил, ни с кем не разговаривал, не встречался? Вы ж говорили, что иногда к чужим кострам ходите… ну, к другим караванщикам.
– Ходим, бывает, да. Но – не Хасым! Он угрюмый, неразговорчивый, а развлечений ему и тут хватало: ка-ак взмахнет плеткой, так все рабы трепещут, словно трава на ветру! Хасыму это нравилось.
Павел махнул рукой:
– Хорошо. Веди ко мне… гм… с кого бы начать-то? Давай хоть с Машки. Тьфу! Так она ж со мною всю ночь провела. Ладно, таскайте ко мне всех по очереди.
Увы, к словам надсмотрщиков невольники могли мало чего прибавить, что и понятно – утомлялись за день до такой степени, что уже вечером, получив скудную пайку, просто валились от усталости с ног. Хоть вроде бы двадцать – ну, тридцать – верст в день, расстояние так себе – а под знойным солнцем? Пешком, на своих двоих? Павел на ишаке-то выматывался хуже, чем у колхозного трактора, когда в пору своей студенческой юности поднимал к телеге наполненные картошкой, турнепсом или морковью ящики. Не-ет, от рабов невелика следствию помощь! Да и что они могут знать? Надсмотрщик Хасым с беглецами не шушукался, если и бил, так не больше, чем остальных, а, ежели парни по глупости и замыслили побег, так, скорее всего, ни с кем своими планами не делились. А если и делились, то тот – или те – кто был в курсе, теперь уж точно не проболтаются. К чему?
– Ой, какие лица! Машенька! – завидев девчонку, Павел не сдержал самой радушной улыбки – ну, до чего ж красотулечка, в темноте-то не рассмотрел, а сейчас… Толстые, золотистыми ручейками, косы, из-под темных ресниц – очи сверкающими изумрудами, а грудка, а талия… и ножки стройные, в лаптях. Сама и вязала. Чего пришла, интересно?
Мария, подойдя, поклонилась:
– Здрав будь, господин Аким.
– Давненько не виделись! И ты будь здорова.
– Вот, напросилась. Сказала, что хочет поговорить, – озадаченно пояснил Кармаль. – Я и привел. Не надо было?
– Да нет, все правильно ты сделал, друг. Раз хочет, так выслушаем, в нашем деле любая зацепочка хороша.
Посмеиваясь, надсмотрщик поспешно повернул коня в сторону – хозяин строго-настрого наказал не подслушивать, а лишь четко исполнять приказанья погонщика… Погонщика ли теперь?
– Господине Аким, – девушка неожиданно засмущалась, покраснела, опустив очи долу.
И так вот – молча – довольно долго шла рядом с ишаком Ремезова. Молчала, думала что-то, пока Павел не выдержал, не переспросил:
– Так ты что сказать-то хотела?
– Ничего, – Маша неожиданно лукаво улыбнулась. – Просто хотела попросить…
– Ну, проси, душа моя! – негромко рассмеялся молодой человек. – Уж чем смогу, помогу, только вот власти мне нынче мало дадено.
Девушка вскинула глаза, окатила изумрудной волною, да, кусая губы, промолвила:
– Господине Аким, можно… можно ты меня еще когда-нибудь позовешь?
Оп-па! Вот так дела! Ремезов и сам смутился, искоса поглядывая на юную красавицу рабыню. Что же она, влюбилась, что ли?
– Нет, правда, – девчонка вдруг погрустнела. – Мне так было с тобой хорошо, я даже и забыла, что невольница, раба…
– Ага, ага, – покивал Павел. – Понимаю – я для тебя как наркотик.
– Чего, господин Аким?
– Говорю – постараюсь. Спрошу у хозяина.
– Ой, он тебя послушает! – обрадовалась Мария. – Ты только не забудь
