Наконец нам попалась гардеробная с диваном. Я сдвинул гору вечерних платьев и велел Пайпер сесть. Затем достал помятый квадратик амброзии и приказал ей его съесть. (Ничего себе, оказывается, я умею командовать, когда нужно. Хотя бы этой божественной силы меня не лишили.)
Пока Пайпер жевала энергетический батончик для богов, я уныло разглядывал вешалки с дизайнерскими нарядами.
– Ну почему здесь нет обуви?! Это же гардероб!
– Да брось, Аполлон. – Пайпер поерзала на диване и поморщилась. – Всем известно, что для обуви нужна отдельная суперъяхта.
– Даже не понимаю, шутишь ты или нет.
Она взяла чудесное платье Стеллы Маккартни из алого шелка с глубоким вырезом:
– Симпатично.
Стиснув зубы от усилия, она достала кинжал и разрезала платье сверху донизу.
– Приятное ощущение, – заключила она.
На мой взгляд, это было глупо. Калигуле не навредишь, портя его вещи. У него было все, чего только можно пожелать. Да и Пайпер, похоже, легче не стало. Благодаря амброзии она хоть немного порозовела. Помутневшие от боли глаза прояснились. Но смотрела она так же грозно, как и ее мать, когда при ней хвалили красоту Скарлетт Йоханссон. (Совет: никогда не говорите о Скарлетт Йоханссон в присутствии Афродиты.)
– Почему ты спела наемникам именно эту песню? – осмелился спросить я. – «Жизнь-иллюзия»?
Пайпер прищурилась, словно давно понимала, что я об этом спрошу, но сейчас была слишком слаба, чтобы искать отговорки.
– Помню ее с детства. Когда у папы впервые выдался большой перерыв между съемками, он на всю громкость включил эту песню в машине. Мы переезжали в новый дом в Малибу. Он мне пел. Мы были так счастливы. Мне было тогда… Точно не помню, наверное, я ходила в детский сад.
– Ты пела ее с таким чувством. Словно пела о себе, о том, почему вы с Джейсоном расстались.
Она взглянула на кинжал. Лезвие оставалось пустым, в нем не было ни намека на пророческие видения.
– Я пыталась, – пробормотала она. – После войны с Геей я убедила себя, что все будет отлично. И какое-то время – несколько месяцев – мне казалось, что так и есть. Джейсон классный парень. Он мой лучший друг, он мне ближе даже, чем Аннабет. Но, – она развела руками, – какую бы сказку я себе ни навоображала… она не стала явью.
Я кивнул:
– Ваши отношения завязались в момент кризиса. Такие романы редко продолжаются после того, как опасность миновала.
– Дело не только в этом.
– Лет сто назад я встречался с великой княжной Татьяной Романовой, – вспомнил я. – Во время революции у нас с ней было все чудесно. Она была так напряжена, так напугана – я действительно был ей нужен. А потом кризис миновал, и волшебство исчезло. Хотя постой-ка: возможно, все дело в том, что ее вместе с семьей расстреляли, но все же…
– Дело было во мне.
В мыслях я все еще был в Зимнем дворце, вдыхал едкий дым выстрелов, чувствовал лютый мороз 1917 года. И вдруг меня рывком вернули в настоящее.
– Что значит: дело в тебе? Хочешь сказать, ты поняла, что не любишь Джейсона? Но в таких делах нет виноватых.
Она поморщилась, будто никак не могла втолковать мне, что она имеет в виду… или, может, она и сама не знала, в чем дело.
– Я знаю, что виноватых нет, – сказала она. – Я люблю его. Но… я уже сказала: это Гера свела нас – богиня брака создала счастливую пару. Мои воспоминания о том, как мы с Джейсоном начали встречаться, о первых месяцах, проведенных вместе, – все это было иллюзией. И едва я об этом узнала, прежде чем успела до конца это осознать, объявилась Афродита. Моя мать, богиня любви. – Она расстроенно покачала головой. – Афродита заставила меня думать, что я… что мне нужно… – Она вздохнула. – Только посмотри на меня, великую ворожею. Не могу слов подобрать. Афродита считает, что ее дочери должны веревки из мужчин вить, разбивать им сердца и всё такое.
Я вспомнил, сколько раз мы с Афродитой ругались. Я обожаю романтику. Афродита же обожала подшучивать надо мной и сводить меня с теми, чья любовь приносила мне лишь страдания.
– Да. У твоей матери свое представление о том, какой должна быть любовь.
– Вот, а теперь представь, – сказала Пайпер, – богиня брака хочет, чтобы я встречалась с милым парнем, а богиня любви ждет, что я превращусь в настоящую сердцеедку…
– А ты так запуталась, что уже не понимаешь, кто ты на самом деле.
Она посмотрела на разорванное алое платье:
– Знаешь, какие у чероки традиции? Культуру ты наследуешь от матери. Ее клан становится твоим кланом. Происхождение отца в расчет не берется. – Она горько усмехнулась. – А значит, формально я не чероки. Я не вхожу ни в один из семи основных кланов, потому что моя мама – греческая богиня.
– Вот оно что.
– Понимаешь, раньше я считала, что хоть что-то знаю о себе наверняка. В последние месяцы я пыталась больше узнать о своих предках. Я забрала себе дедушкину духовую трубку, расспрашивала папу об истории нашей семьи, чтобы отвлечь его от проблем. Но что, если на самом деле я вовсе не та, кем меня считали? Мне нужно выяснить, кто я.
– Удалось уже что-нибудь выяснить?
Она заправила за ухо прядь волос:
– Я над этим работаю.
Я понимал ее. Я и сам работал кое над чем. И это было непросто.
В голове крутилась строчка из песни Джо Уолша.
– «Природа обожает подкинуть сюрприз», – сказал я.
Пайпер фыркнула:
– Это точно.
Я окинул взглядом нескончаемые наряды Калигулы: от свадебных платьев до костюмов от Армани и гладиаторских доспехов.
– Я заметил, – сказал я, – что вас, смертных, не определить одним только происхождением. Вы можете выбирать, что из вашего наследия вам по душе. Вы можете пойти против ожиданий семьи и общества. Но вы не можете – и не должны – делать только одного: пытаться стать кем-то другим. Оставайся собой, Пайпер Маклин.
Она горько мне улыбнулась:
– Спасибо за добрые слова. Уверен, что ты не бог мудрости?
– Я подавал резюме, – ответил я, – но выбрали другого соискателя. Изобретательницу оливок, – я закатил глаза.
Пайпер расхохоталась, и мне показалось, будто сильный порыв ветра наконец выдул пожары прочь из Калифорнии. Я улыбнулся ей в ответ. Когда в последний раз у меня был такой хороший разговор с равным, с другом, с родственной душой? Так сразу и не припомнить.
– Ну что ж, о мудрейший. – Пайпер с усилием встала на ноги. – Нам лучше поторопиться. Впереди еще много кораблей.
Корабль сорок первый: хранилище нижнего белья. Избавлю вас от ярких подробностей.
Корабль сорок второй: обычная суперъяхта, где нам встретились несколько членов экипажа, которые не обратили на нас внимания, двое наемников, которых Пайпер заворожила и заставила выпрыгнуть за борт, и двухголовый человек, которому я попал стрелой в пах (чистая удача), после чего он рассыпался в пыль.
– Зачем
