Не отдаст Эссилт свою силу Марху.
Не привезет Друст деву земли в Корнуолл.
– Я пить хочу… Так жарко. И Бранвен спит… Друст, прошу тебя – поищи что-нибудь. Глоток воды, пожалуйста.
…Волна, словно огромная рука, перехлестывает через борт.
И исчезает, не оставив после себя ни капли.
Лишь лежит на палубе запечатанный кувшин.
– Да, госпожа моя. Я нашел, вот. Странно, почему его запечатали. Подожди, госпожа, не пей. Прежде я испробую.
– Что это, Друст?
– Всё в порядке, госпожа. Это чистая вода. Не знаю, кто и зачем оставил этот кувшин на палубе, но вода в нем отличная. Свежая, холодная. Пей, королева моя.
* * *– Марх, мой Марх! – Ллиан смеялась от наслаждения. Ей никогда не было так хорошо. Да, она не сказала своему Коню главного, но он, казалось, и так всё понял, и любил ее, словно знал – это их последний Бельтан.
Словно пытался наверстать всё упущенное за эти века.
Словно знал: иного Бельтана не будет.
Дитя морехода и морской богини, он был сейчас бушующим прибоем, покрывающим ее, как прилив – прибрежные камни…
* * *На море был полный штиль, но Друсту и Эссилт казалось, что палуба уходит у них из-под ног.
От колдовского зелья в их душах ярился шторм, и он бросил их в объятия друг друга.
Эссилт обвила шею бритта – и Друст не смог больше сдерживаться. Любовь, всё это время таившаяся в нем, вырвалась – подобно морскому шквалу или огню, охватывающему торфяную хижину.
Он стал целовать Эссилт – губы, лицо, шею… она не противилась, и его ласки становились жарче и настойчивее, а она – она, еще утром казавшаяся недоступнее звезды на небе! – она лишь отвечала сладким стоном, не смея произнести то, что Друст слышал и без слов: «Еще, еще!»
– Моя и только моя! – выдохнул он.
– Да… – чуть слышно отвечала она.
Друст подхватил ее на руки, отнес в шатер.
…Корабль спал, окутанный чарами. Манавидан держал штиль, как охотник держит гончую на поводке – до поры. Отчим Марха посмеивался – очень тихо, чтобы его смех не обернулся бурей.
Сейчас ему буря была не нужна.
Сейчас, когда два юных тела сплетаются в наслаждении первого соития.
* * *Светало. Ллиан ласкала Марха, а тот щурил глаза в дремотной неге.
Но пора было признаваться.
– Я сказала тебе не всё, Марх.
– Что? – он очнулся в миг и посмотрел на нее совершенно ясным взглядом.
– Нет, не тревожься. Друст действительно плывет и сегодня будет в Корнуолле.
– Тогда что же?
– Он плывет не один. Он… он везет тебе жену. Ту самую, златокудрую.
Король резко сел.
– Правда?
Ллиан улыбнулась.
Марх провел руками по лицу, сбрасывая остатки любовной истомы.
– Ты знала? Знала всё заранее?
Сидхи негромко рассмеялась:
– Если бы я тебе обо всем сказала вчера…
– Да. Да, конечно. Я понимаю.
– Марх, – тихо спросила она, – ты поцелуешь меня на прощание?
– Иди сюда, – хрипло ответил он.
* * *И над морем – светало.
Небо было безоблачным. И над Ирландией, и над Британией, и надо всем морем небо было безоблачным.
Влюбленные безумцы не сомкнули глаз в эту ночь – самую долгую в их жизни.
Эссилт дрожала, хотя ей не было холодно. Друст прижимал ее к себе и шептал: «Моя. Моя!»
Она ждала. Ждала, что он скажет.
– Надо одеваться, – проговорил он. – Если нас застанут, то убьют.
Она покорно встала, стала разбирать сброшенные вчера одежды.
– А это, – кивнул Друст на окровавленную шкуру, – за борт. Пока никто не увидел.
Кромка мести: Манавидан
Каково это – быть предателем, Друст? Каково это – стать врагом своему отцу, пусть приемному, но всё же?
Каково это – всего за одну ночь взрастить ненависть на месте любви и верности?
И каково будет Марху узнать это… я б расхохотался, да боюсь потопить ваш корабль. А вы мне, голубчики, нужны живыми.
Скоро вы ступите на берег Корнуолла. И ты, отважный Друст, сполна возненавидишь своего отца. А он быстро догадается о неверности жены и выследит вас.
И день вашей битвы будет праздником для меня. Марх презрел меня, своего отца, пусть и не по крови, – и он падет от руки своего приемного сына.
Падет. Ты хороший воин, Друст. Но и Марх силен. И я немного помогу тебе. А девичья кровь сделает мое заклятье только сильнее.
Отныне любая рана, нанесенная тобой, окажется смертельной.
Пусть это будет и царапина.
Ты станешь ядовит почти как убитый тобой фомор.
Едва Друст бросил окровавленную шкуру за борт, как в ровной глади моря вспухла волна.
Одна-единственная.
Она с грохотом ударила о корабль и окатила сына Ирба с ног до головы – он упал бы, не вцепись в борт.
Задул ветер. Заскрипели снасти. Мореходы стали просыпаться от колдовского сна. Очнулась Бранвен – и по ее расширенным от ужаса глазам Друст понял: она знает всё.
Но она не предаст. Она – союзница.
– Госпожа, – прошептала дочь Ирландии, – что же теперь будет?
– Я не знаю, – отвечала Эссилт. – Я люблю его. Я так счастлива… А потом – пусть смерть.
– Да, – сказал Друст, входя в шатер и опуская за собой полог. – Пусть смерть станет нам расплатой, но мы умрем за то, что были счастливы.
Он сжал Эссилт в объятьях и жадно поцеловал ее. Пусть Бранвен смотрит – неважно.
Все трое прекрасно понимали: корабль не развернуть. Мореходы Ангеррана не подчинятся приказу, идущему против воли их короля.
Кромка предательства: Друст
Я имею право на счастье. На мое счастье. Мое собственное.
Я нарушаю свой долг. Да. Нарушаю.
Я жил долгом сколько себя помню. О долге твердил Колл: сын Ирба и племянник Марха обязан… И потом – мой долг был помочь дяде вернуть священное стадо, долг наследника был победить Мархальта…
Долг, долг, долг!
А я не меч, который обязан разить. И не конь, который обязан скакать! Конь – и тот может сбросить всадника.
Да, конечно: долг велит мне отказаться от любви. Но я – это я, а не живое воплощение долга! Эссилт – моя.
Если бы я мог развернуть корабль… если бы эти ирландцы подчинились моему приказу… Но выхода нет. Мы приплывем в Корнуолл, и моя Эссилт станет женой дяди.
Дядя.
Марх мне не отец. Скорее я Колла назову отцом – ему я действительно обязан многим. А Марх… что он дал мне? Сковал долгом наследника?!
Довольно я был покорным исполнителем чужой воли. Теперь я – свободен!
Эссилт сидела в шатре, судорожно комкая концы головного покрывала. Бранвен что-то взволнованно говорила ей… приму твой облик в брачную ночь… король не узнает – но дочь Ангеррана кивала, не понимая ее слов.
Любовное безумие снедало ее – быть рядом с Друстом, хоть еще одну ночь, хоть еще одно мгновение, а там пусть смерть, и смерть – это прекрасно, не будет больше ни этой жгучей страсти, ни ужаса свадьбы с королем, которого Эссилт теперь ненавидела всей душой, сильнее, чем любила еще вчера.
Корабль летел на восток.
Невесте Марха хотелось броситься – то ли Друсту на шею, позабыв про осторожность, то ли
