— Ботинки, Йонас, несколько пар носков и пальто! — кричала мама из коридора.
Я положила на дно пустого чемодана семейную фотографию в позолоченной рамке. Лицо смотрело на меня из снимка в счастливом неведении того, что случится дальше. Нас сфотографировали два года назад, на Пасху. Тогда бабушка ещё была жива. Если нас и вправду забирают в тюрьму, то пусть она останется со мной. Но нас ведь не могут посадить в тюрьму. Мы ничего плохого не сделали.
По всему дому раздавались грохот и топот.
— Лина! — Мама забежала в комнату с кучей вещей в руках. — Шевелись! — Она резко открыла мой шкаф и ящики комода, быстро доставая вещи и бросая их в мой чемодан.
— Мам, я не могу найти альбом. Где он? — в панике спросила я.
— Не знаю. Купим новый. Складывай одежду. Быстро!
В комнату забежал Йонас. Он был в школьной форме с галстуком, с портфелем. Белокурые волосы он аккуратно зачесал на одну сторону.
— Мам, я всё, — с дрожью в голосе сказал он.
— Нет-нет! — У мамы перехватило дыхание, когда она увидела, что Йонас собрался, словно на учёбу. Взяв себя в руки, она понизила голос: — Нет, солнышко, вещи нужно сложить в чемодан. Идём. — Мама потянула брата за руку в его комнату. — Лина, надевай носки и обувайся. Быстро! — Она кинула мне летнее пальто. Я надела его.
Обувшись в сандалии, я схватила две книги, ленточки, расчёску. Но где же альбом? Взяв блокнот, пенал и пачку рублей со стола, я сунула их между вещей, которые мы с мамой набросали в чемодан. Заперев все замки, я выскочила из комнаты. От сквозняка занавески качались над хлебом, что так и остался лежать на столе.
Я увидела своё отражение в стеклянных дверях булочной и на мгновение остановилась. У меня на подбородке осталось пятнышко зелёной краски. Стерев его, я толкнула двери. Над головой зазвенел колокольчик. В магазине было тепло и пахло дрожжами.
— Лина, рада тебя видеть. — Женщина поспешила к прилавку. — Чем могу помочь?
Я её знаю?
— Извините, я не…
— Мой муж — профессор в университете. Он работает с твоим отцом, — пояснила она. — А тебя я видела с родителями в городе.
Я кивнула.
— Мама просила купить хлеб, — сказала я.
— Конечно, — ответила женщина и полезла под прилавок.
Она завернула воздушный хлеб в бумагу и отдала мне. Когда я протянула ей деньги, женщина лишь покачала головой.
— Пожалуйста! — прошептала она. — Мы перед вами в неоплатном долгу.
— Я не понимаю… — Я снова протянула ей монеты.
Она не обратила на них внимания.
Зазвенел колокольчик. Кто-то зашёл в магазин.
— Передавай родителям привет! — сказала женщина, собираясь обслужить следующего клиента.
Вечером я рассказала про хлеб отцу.
— Это очень мило с её стороны, но в этом нет необходимости, — ответил он.
— А что вы с мамой для неё сделали? — спросила я.
— Ничего особенного, Лина. Ты уже все уроки сделала?
— Но ведь есть на то причина, почему она бесплатно дала мне хлеб! — не унималась я.
— Поверь, ничего такого мы не сделали. Просто нужно вести себя правильно, Лина, и не ждать за это благодарности или какого-то вознаграждения. Ну а теперь — возвращайся к домашнему заданию!
3
Такой же большой чемодан мама собрала и для Йонаса. Рядом с ним мой маленький, худенький брат казался ещё меньше; отклонившись назад, он еле поднял его двумя руками. Но на вес не жаловался и помощи не просил.
В доме послышалось, как бьётся стекло и фарфор, — что-то болезненно звякнуло, и эти звуки эхом разносились друг за другом. Мы нашли маму в столовой — она бросала на пол хрусталь и фарфор. На её лице блестели капли пота, а золотистые локоны спадали на глаза.
— Мама, нет! — закричал Йонас и побежал просто по осколкам, которые покрывали пол.
Я оттянула его, не дала схватить бокал.
— Мама, — спросила я, — зачем ты бьёшь такие красивые вещи?
Она замерла с фарфоровой чашкой в руке и посмотрела на нас.
— Потому что я их очень люблю! — Она бросила чашку на пол и тут же потянулась за следующей, даже не глядя на то, как разбилась предыдущая.
Йонас начал плакать.
— Не плачь, солнышко. Мы купим намного лучше.
Дверь открылась, и в дом вошли трое энкавэдэшников со штыками и винтовками.
— Что тут произошло? — глядя на битую посуду, потребовал объяснений высокий.
— Это случайно, — спокойно ответила мама.
— Уничтожаете государственную собственность! — взревел он.
Йонас притянул чемодан поближе, побаиваясь, что тот в любой момент может превратиться в «государственную собственность».
Мама посмотрела в зеркало в прихожей, чтобы привести волосы в порядок, и надела шляпку. Офицер НКВД толкнул её какой-то штукой в плечо так, что она ударилась лицом в зеркало.
— Буржуи, вечно зря тратите время. Сдалась тебе эта шляпа! — пробурчал он.
Мама встала и поправила одежду: разгладила юбку, ровно надела шляпку.
— Извините, — сухо ответила она офицеру, после чего поправила кудряшки и приколола на шляпку булавку с жемчужинкой.
Извините? Она в самом деле это сказала? Эти люди выгоняют её из дома посреди ночи, толкают — а она просит прощения? Потом она взяла то самое длинное серое пальто, и я вдруг всё поняла. Она играла с советскими офицерами — так аккуратно играют в карты, когда не уверены, что тебе сдадут в следующий раз. Перед моими глазами всплыла картинка, как она зашивала в подкладку драгоценности, документы и различные другие ценные вещи.
— Мне нужно в туалет, — сказала я, пытаясь отвлечь их внимание от мамы и её пальто.
— У тебя тридцать секунд!
Я заперла дверь и уставилась на своё отражение в зеркале. Я и представить себе не могла, как быстро всё изменится, померкнет. Если бы я только знала, то смотрела на себя дольше, чтобы запомнить. Ведь больше десяти лет после этого я не смотрелась в настоящее зеркало.
4
Фонари погасли. На улице стояла почти кромешная тьма. Офицеры шли за нами и подгоняли нас. Я увидела, как из-за штор в окне тихонько выглядывает госпожа
