Йонас смотрел то на маму, то на меня, пытаясь найти ответы на наших лицах.
— Просто мы устали, — улыбнулась мама.
— Просто устали, — сказала я брату.
Йонас провёл нас к соломенной постели. В его шапочке лежало три больших картофелины. Он приложил палец к губам, мол, удивляйтесь тихо. Братик не хотел, чтобы Улюшка забрала у нас картофель «за проживание».
— Где ты его взял? — шепотом спросила я.
— Милый мой, спасибо! — поблагодарила мама. — И, кажется, у нас ещё осталось достаточно дождевой воды. Сварим отличную картофельную юшку.
Мама вытащила из чемодана пальто.
— Сейчас вернусь.
— Ты куда? — спросила я.
— Занесу поесть господину Сталасу.
Я проверила свой чемодан, думая об убитом мужчине перед управлением. Рисунков никто не трогал. Дно чемодана держалось на застёжках. Я вырвала из блокнота все записи и рисунки, засунула под эту подкладку и застегнула дно на место. Буду прятать свои послания к папе, пока не найду способ что-то из них отправить.
Я помогла Йонасу поставить воду. Потом мне пришло на ум, что госпожа Грибас сегодня не могла дать нам свеклу. А картофель мама не взяла. Так что же она понесла Лысому?
Я прошла между домиками и быстро спряталась. Мама разговаривала с Андрюсом возле дома, в котором жил Лысый. Пальто у неё уже не было. Разговора я не слышала. Однако выглядел Андрюс чем-то озадаченным. Он аккуратно передал маме какой-то свёрток. Она взяла его и похлопала парня по плечу. Андрюс развернулся и собрался уходить. Я тут же спряталась за лачугу.
Когда мама ушла, я выглянула и принялась следить за Андрюсом, чтобы узнать, куда он пойдёт. Парень прошёл мимо ряда бараков. Я держалась на расстоянии настолько, чтобы видеть, куда он направляется. Он шёл на край лагеря, потом к большому зданию из колод с окнами. Остановился и оглянулся. Я спряталась за ближайшим домиком. Кажется, Андрюс хотел войти в здание из чёрного хода. Я подкралась поближе и спряталась за кустом.
Прищурившись, я посмотрела, что за тем окном. За столом сидело несколько энкавэдэшников. Я окинула взглядом здание. Нет, Андрюс не мог пойти к энкавэдэшникам. Я уже собралась идти за ним дальше, как вдруг увидела её. Госпожа Арвидас появилась в окне, в руках у неё был поднос со стопками. Её волосы были чистыми и хорошо уложенными. Одежда выглажена. На лице — косметика. Она улыбалась и ставила напитки перед энкавэдэшниками.
Андрюс и его мать работали на НКВД.
39
Мне бы радоваться в тот вечер картофельной юшке. Но из головы не шёл Андрюс. Как он мог?! Как он может на них работать? Или он там и живёт? Я подумала: вот я лежала в яме, а Андрюс — в кровати, в советской кровати. Я пнула ногой колючую солому и перевела взгляд на ржавый потолок.
— Мама, как ты думаешь, они нам сегодня дадут поспать? Или снова будут требовать подписать документы? — спросил Йонас.
— Не знаю, — ответила мама. Она повернулась ко мне. — Андрюс дал мне тот замечательный хлеб, что мы ели вместе с юшкой. Это такая смелость — он рисковал ради нас.
— О, он смелый, не так ли?
— Ты что хочешь этим сказать? — не понял Йонас. — Конечно, он смелый. Он нам еду приносит почти каждый день.
— У него такой вид, будто он хорошо ест, правда? По-моему, он даже набрал в весе, — заметила я.
— Вот и порадуйся за него, — сказала мама. — Нужно радоваться, что не все так бедствуют, как мы.
— Ага, хорошо, что энкавэдэшники не голодные. А то бы у них не было сил живыми нас в землю закапывать, — сказала я.
— Что? — спросил Йонас.
Улюшка закричала, чтобы мы помалкивали.
— Тише, Лина. Давай помолимся и поблагодарим за эту прекрасную еду. И за папу помолимся.
В ту ночь мы спали. А следующим утром офицер Крецкий сказал маме, что нам нужно присоединиться к другим женщинам на свекольном поле. Я была поражена. Мы, склонившись, пололи тяпками без черенков долгие зелёные ряды сахарных свёкл.
Госпожа Грибас напутствовала нас касаемо скорости работы. Она рассказывала, что в первый день кто-то опёрся на черенок тяпки, чтобы вытереть пот со лба. Тогда советские заставили их отпилить черенки. Я поняла, насколько тяжело было госпоже Грибас воровать для нас свеклу. За нами следила вооружённая охрана. Хоть и казалось, что они больше курили и травили анекдоты, но незаметно спрятать свеклу в бельё оказалось непросто. Она торчала, как ещё одна конечность.
В тот вечер я отказалась нести еду господину Сталасу. Сказала маме, что мне плохо и я не могу пойти. Мне не хотелось видеть Андрюса. Он предатель. Отъедается на советских продуктах, ест из руки, что душит нас изо дня в день.
— Я понесу еду господину Сталасу, — через несколько дней вызвался Йонас.
— Лина, сходи с ним, — велела мама. — Я не хочу отпускать его одного.
Я пошла с братом к дому Лысого. Рядом нас ждал Андрюс.
— Привет, — поздоровался он.
Я не обратила на него внимания, оставила Йонаса во дворе и пошла в дом отдать свеклу господину Сталасу. Он стоял на ногах.
— Вот ты где. Ну и где тебя носило? — спросил он, прислонившись к стене. Я увидела на его соломенной постели мамино пальто.
— Разочарованы, что я всё ещё жива? — поинтересовалась я, отдавая ему свеклу.
— Просто настроение плохое, — сказал он.
— А что, только вам одному можно злиться? Мне это всё уже осточертело. Я устала от этих энкавэдэшников, которые всё время над нами издеваются.
— О-ё-ёй! Да им всё равно, подпишем мы или нет, — сказал Лысый. — Ты что, правда считаешь, что им от нас нужно какое-то разрешение, подписи, чтобы делать с нами вот это? Сталину нужно сломать нас. Или ты не понимаешь? Он знает, если мы подпишем какие-то дурацкие бумажки, то мы сдались. То он нас сломал.
— А вы откуда знаете? — спросила я.
Лысый только отмахнулся.
— Тебе злость не идёт, — заметил он. — А теперь ступай.
Я вышла из дома.
— Идём, Йонас.
— Подожди, — прошептал брат мне на ухо. — Андрюс нам колбасы принёс.
Я скрестила руки на груди.
— По-моему, у неё аллергия на доброту, — сказал Андрюс.
— Нет, не на доброту. А где ты взял колбасу? — спросила я.
Андрюс посмотрел на меня.
— Йонас, оставишь нас на минутку? — попросил он.
— Нет, не оставит. Мама не хочет, чтобы мой брат ходил один. Только поэтому я и пошла с ним, — сказала я.
— Да ничего страшного, — произнёс Йонас
