— А где вы живёте? — спросила я.
— Где-то там, — ответил он, однако никуда не показал. — Вы копаете с тем белокурым энкавэдэшником?
— С ним? Шутишь. Ничего он не копает, — сказала я. — Стоит себе, курит и на нас кричит.
— Фамилия у него Крецкий, — рассказал Андрюс. — Командир — Комаров. Я ещё что-то попробую разузнать.
— Откуда ты всё это узнаешь? А о мужчинах ничего не слышно? — спросила я, подумав о папе. Андрюс покачал головой. — Здесь вроде село есть рядом, а там почта, — сказала я. — Не слышал о нём? Хочу письмо двоюродной сестре отправить.
— Они прочитают всё, что ты напишешь. У них и переводчики для этого есть. Так что будь осторожна в своих словах.
Я опустила глаза, вспомнив, как энкавэдэшники предлагали маме переводить. Наша личная переписка, значит, не будет личной. Любая приватность оставалась лишь в воспоминаниях. Она даже не порциями, как сон или хлеб. Я подумала, не рассказать ли Андрюсу, что энкавэдэшники хотели, чтобы мама для них шпионила.
— Вот, — сказал он и протянул руку. В ней лежали три сигареты.
— Ты даёшь мне сигареты? — удивилась я.
— А ты что подумала, у меня в кармане жареная утка?
— Нет, я… спасибо, Андрюс.
— То-то и оно. Это твоему брату и маме. Как они, всё нормально?
Я кивнула, колупая носком ботинка землю.
— А где ты взял сигареты? — спросила я.
— Достал.
— Как твоя мама?
— Хорошо, — быстро ответил он. — Слушай, мне пора. Привет от меня Йонасу передавай. И пузырями своими сигареты не размочи, — поддразнил он.
Я поплелась к лачуге, пытаясь проследить, в какую сторону пошёл Андрюс. Где же он живёт?
Я дала маме три сигареты:
— Это от Андрюса.
— Как любезно с его стороны, — сказала мама. — Где он их достал?
— Ты видела Андрюса? — спросил Йонас. — У него всё хорошо?
— Он в порядке. Целый день деревья рубал. Привет тебе передаёт.
Вернулась алтайка и принялась махать руками на маму. Они быстро поговорили, в основном употребляя слово «нет», а алтайка ещё и ногами топала.
— Елена, — представилась мама, показав на себя. — Лина, Йонас, — показала на нас она.
— Улюшка! — назвалась хозяйка, протянув маме руку.
Мама дала ей сигарету.
— Зачем ты отдала ей сигарету? — спросил Йонас.
— Она говорит, что это плата за проживание, — ответила мама. — Её зовут Улюшка.
— Это имя или фамилия? — спросила я.
— Не знаю. Но раз уж мы здесь будем жить, то должны обращаться друг к другу как полагается.
Я разослала пальто на соломе, что принёс Йонас. Легла. Мне ужасно не нравилось, как мама сказала «раз уж мы здесь будем жить…» — словно мы здесь остаёмся. Также я услышала, как мама сказала «спасибо», то есть поблагодарила алтайку. Я посмотрела и увидела, как она подкуривает одной спичкой с Улюшкой. Мама сделала две красивые затяжки, держа сигарету длинными пальцами, и быстро её потушила — тоже дневная норма…
— Лина, — прошептал Йонас. — Андрюс хорошо выглядел?
— Отлично, — ответила я, думая о его загорелом лице.
Прислушиваясь, я лежала в постели. Услышала во дворе тихие шаги. Занавеска отклонилась, и стало хорошо видно загорелое лицо Йоанны.
— Выходи, — сказала она. — Посидим на крыльце.
Я, крадучись, вышла из спальни на крыльцо дома.
Йоанна прилегла боком в кресле-качалке и покачивалась туда-сюда. Я села рядом на стуле, подобрав колени под подбородок и натянув на босые пятки хлопковую ночную рубашку. Кресло ритмично скрипело, а Йоанна смотрела в темноту.
— И? Как оно? — спросила я.
— Он замечательный! — вздохнула она.
— Правда? — удивилась я. — Умный? Не один из тех придурков, что пиво на пляж ходят пить?
— Ну что ты, — выдохнула Йоанна. — Он на первом курсе в университете учится. Хочет стать инженером.
— Хм. А у него подружки ещё нет? — спросила я.
— Лина, перестань искать в нём недостатки!
— Та я не ищу. Просто спрашиваю.
— Когда-то, Лина, кто-то тебе понравится — и тогда ты не будешь так его критиковать.
— Я не критикую, — сказала я. — Просто хочу убедиться, что он для тебя достаточно хорош.
— У него есть младший брат, — улыбнулась Йоанна.
— Правда? — Я наморщила нос.
— Вот видишь? Ты уже к нему скептически настроена, хотя ещё даже не видела!
— Я не настроена к нему скептически! И где же его младший брат?
— Приедет на следующей неделе. Хочешь его увидеть?
— Не знаю. Всё зависит от того, какой он, — ответила я.
— А пока не увидишь, не узнаешь! — поддразнила Йоанна.
36
Когда это случилось, мы спали. Я промыла свои пузыри и приступила к написанию письма Йоанне. Вот только очень устала и уснула. Как вдруг услышала, что на меня кричит энкавэдэшник и тащит на улицу.
— Мама, что происходит? — спросил Йонас.
— Говорят, нам нужно срочно явиться в колхозное управление.
— Давай! — закричал охранник с фонарём в руке.
Они становились раздражительными. Один из них достал пистолет.
— Да! — сказала мама. — Да! Дети, быстро! Идёмте!
Мы вскочили из соломы. Улюшка перевернулась на другой бок, отвернувшись от нас. Я взглянула на свой чемодан, обрадовавшись, что успела спрятать рисунки.
Других людей тоже выгоняли из домов. Мы шли вереницей по тропинке к колхозному управлению. Сзади до нас доносились крики Лысого.
Они согнали нас в самое большое помещение деревянного здания. Седой господин, который накручивал часы, стоял в углу. Девочка с куклой возбуждённо замахала мне рукой, словно встретила старую подругу, которую давно не видела. На её щеке темнел большой синяк. Нам велели тихо ждать, пока подойдут остальные.
Стена, сложенная из брёвен, была покрыта серой штукатуркой. В комнате много места занимал стол с чёрным стулом. Над столом висели портреты Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина. Иосифа Виссарионовича Джугашвили. Он сам назвал себя Иосифом Сталиным — стальным. Я смотрела на портрет. Он, казалось, тоже смотрел на меня. Он вскинул правую бровь, словно бросая мне вызов. Я смотрела на его густые усы и тёмные каменные глаза. На портрете он щурился почти с насмешкой. Это специально? Я задумалась о художниках, которые рисовали Сталина. Они радовались, что оказались рядом
