— Отлично, милая! — подала голос мама. — Это нужно отметить.
— У нас есть торт! — сказал Йонас.
— Ну, я не сомневалась в том, что мы будем это отмечать, — подмигнула мама.
Папа сиял.
— Ты моя хорошая, у тебя Божий дар, — говорил он, взяв меня за руки. — У тебя впереди столько всего замечательного, Лина!
Услышав шорох, я оглянулась. Алтайка, кряхтя, побрела в угол и принялась мочиться в банку.
32
Ещё даже не рассвело, как до нас донёсся крик энкавэдэшников. Нам велели выйти из дома и выстроиться в шеренгу. Мы поспешили присоединиться к другим. Мой русский словарный запас пополнялся. Помимо «давай», я выучила ещё некоторые важные слова: «нет», «свинья» и, конечно же, «фашист». Госпожа Грибас и Ворчливая уже были на улице. Госпожа Римас помахала маме. Я искала Андрюса и его мать. Однако их там не было. Как и Лысого.
Командир прошёлся туда-сюда перед шеренгой, пожёвывая зубочистку. Глядя на нас, он что-то говорил другим энкавэдэшникам.
— Елена, о чём речь? — спросила госпожа Римас.
— Нас делят на бригады для работы, — объяснила мама.
Командир подошёл к маме и что-то крикнул ей в лицо. Вытащил из линии маму, госпожу Римас и Ворчливую. Молодой белокурый мужчина вытащил и меня и подтолкнул к маме. Он стал делить остальных людей. Йонас оказался в одной группе с двумя пожилыми женщинами.
— Давай. — Белокурый энкавэдэшник дал маме какой-то узелок из куска брезента и повёл нас прочь.
— Встретимся в доме! — прокричала мама Йонасу.
Как нам это удастся? Мы с мамой и до здания НКВД дороги не помнили. Нам Йонас показывал, куда идти. Наверняка ведь заблудимся.
Желудок переворачивался от голода. Ноги едва слушались. Мама и госпожа Римас шёпотом переговаривались по-литовски за спиной белокурого охранника. Через несколько километров мы оказались на какой-то поляне в лесу. Энкавэдэшник забрал у мамы брезент и кинул на землю, при этом что-то скомандовав.
— Он говорит копать, — объяснила мама.
— Копать? Где копать? — спросила госпожа Римас.
— Наверное, здесь, — сказала мама. — Он говорит, если хотим есть, то нужно копать. Наши продукты будут зависеть от того, сколько мы будем копать.
— А чем копать? — спросила я.
Мама спросила у белокурого мужчины. Тот пнул ногой завязанный брезент.
Развернув его, мама нашла там несколько ржавых лопат — такими работают на клумбах. Рукояток у них не было.
Мама что-то сказала охраннику, на что тот раздражённо рявкнул «Давай!» и начал носками ботинок бодать лопаты нам на ноги.
— Ну-ка разойдитесь, — сказала Ворчливая. — Я этим займусь. Мне и моим девочкам нужно кушать!
Она стала раком и начала копошиться в земле маленькой лопатой. Мы все последовали её примеру. Охранник сидел под деревом, следил за нами и курил.
— А где картофель или свекла? — спросила я у мамы.
— Ну, похоже, они меня наказывают, — сказала мама.
— Наказывают тебя? — удивилась госпожа Римас.
Мама на ухо рассказала ей, чего от неё хотел командир.
— Но, Елена, ты бы могла получить особые условия, — заметила госпожа Римас. — И наверняка дополнительные продукты.
— Нечистая совесть не стоит никаких дополнительных продуктов, — сказала мама. — Подумай, чего они могли бы там от меня требовать. И что могло бы случиться с людьми. Я на свою душу такой грех брать не буду. Потерплю со всеми.
— Одна женщина говорит, здесь в пяти километрах отсюда есть городок. А в нём магазин, почта и школа, — рассказала госпожа Римас.
— Может, мы могли бы туда ходить, — сказала мама, — и отправлять письма. Быть может, кто-то что-то слышал о мужчинах.
— Елена, будь осторожна. Твои письма могут подвергать опасности тех, кто остался дома, — сказала госпожа Римас. — Ничего не записывай, никогда.
Я опустила глаза. Я всё записывала, у меня уже собралось несколько страниц рисунков и описаний.
— Нет, — прошептала мама. Она посмотрела, как Ворчливая ковыряется в земле, и наклонилась к госпоже Римас. — У меня есть контакт.
Что это значит, какой «контакт»? Кто это? И война — сейчас ведь немцы в Литве. Что делает Гитлер?
Мне интересно, что же случилось в итоге с нашим домом и всем, что после нас осталось. И почему мы занимаемся этим глупым копанием земли?
— Ну, с тобой хозяйка хотя бы разговаривает, — сказала мама. — А нам досталась дикая баба, которая таскала Лину за волосы.
— Селяне не рады, — заметила госпожа Римас. — Однако они нас ожидали. Видимо, на днях в село по соседству привезли несколько машин эстонцев.
Мама перестала копать.
— Эстонцев?
— Да, — прошептала госпожа Римас. — Людей депортировали и с Эстонии, и с Латвии тоже.
Мама вздохнула.
— Я боялась, что так всё и будет. Это какое-то безумие. Сколько же людей они вывезут?
— Елена, наверное, сотни тысяч, — ответила госпожа Римас.
— Хватит сплетничать, работайте! — крикнула Ворчливая. — Я есть хочу.
33
Мы выкопали яму глубиной сантиметров с шестьдесят, когда машина привезла маленькое ведёрко воды. Охранник дал нам передохнуть. На руках у меня натёрлись волдыри. На пальцы налипла земля. Для воды нам не дали ни чашки, ни половника. Мы наклонялись, словно собаки, и по очереди пили из ведра, а белокурый охранник спокойно пил из большой фляги. От воды несло рыбой, но мне было всё равно. Колени у меня на вид походили на сырое мясо, спина болела от того, что несколько часов не разгибалась.
Мы копали на маленькой поляне, а вокруг был лес. Мама попросила разрешения выйти в туалет и потащила меня и госпожу Римас за деревья. Мы присели на корточки лицом друг к другу, подобрав платья, чтобы облегчиться.
— Елена, не могли бы вы передать мне тальк, пожалуйста? — спросила госпожа Римас, подтираясь листком.
Мы рассмеялись. Зрелище было очень забавное: сидеть в кружке, держась за колени. Поэтому, собственно, мы и хохотали. Мама так смеялась, что у неё несколько прядей волос выбилось из-под платка, которым она повязала голову.
— Нашего чувства юмора, — сказала мама, в её глазах от смеха заблестели слёзы, — они у нас не отнимут, не так ли?
Мы смеялись так, что аж в боку кололо. В темноте мигали фонарики. Брат Йоанны играл на аккордеоне игривую мелодию. Мой дядя, который от души причастился черничным ликёром, нетвёрдо выплясывал на заднем дворе домика, пытаясь наследовать наших мам. Он держал подол воображаемой юбки и качался во все стороны.
— Пошли, — прошептала Йоанна. — Прогуляемся.
