– Безусловно, даже не вопрос, – довольно щурясь ответствовал Кочубей.
– Мне кажется, нам еще понадобятся холсты. Там есть краски, кисти? – спросила синьора, кивнув головой в сторону сидевшего неподвижно мужа.
– Да, да, все, что пожелаете, там найдется все, стоит только помыслить это, – странно выразился Кочубей. – Вы тут обустраивайтесь, а я чуть позже наведаюсь. Рад, безмерно рад, – раскланиваясь, стал он пятиться по направлению к двери.
– А как же, как же… – что-то хотела спросить синьора и запнулась.
– Ах, да, если что-то понадобится, телефон вы тоже найдете внизу, вытащите его на поверхность, – перебил ее Кочубей.
Синьора взмахнула рукой уходящему Кочубею и с детским любопытством поспешно стала спускаться в подпустынную кладовую.
* * *Был у Кочубея в Москве один чудесный садик, куда он очень любил заходить время от времени. Ощущал он себя там Алисой в Стране чудес, но ровно настолько, чтобы сильно не перерастать придуманный им мир. Точнее сказать, тот, другой, реальный мир был для него придуманным, как раз для того, другого, картонного мира нужно было запасаться пузырьками с увеличивающей жидкостью и говорящими пирожками. А здесь он чувствовал себя вполне защищенным от повседневности. Особенно нравились ему облупленные и специально состаренные в стиле Коктебеля ресторанчики, расположенные по периметру, где можно было лениво пить кофе и глядеть на солнечные пятна на выкрашенных белой краской досках, подставляя лицо легкому ветерку с запахом весны.
Частенько он устраивал встречи со странными людьми в этом местечке еще до того, как оказался в пустыне. Случился, например, у него однажды такой странный друг, звали его Р. П. Буднев. Он был коллегой Кочубея по институту, они познакомились в комиссии на кандидатском экзамене в аспирантуре. Поначалу Кочубей был крайне польщен знакомством с Будневым, поскольку тот был являлся философом и культурологом, и еще задолго до личной встречи Кочубей читал его работы. Несмотря на свою будничную фамилию, коллега был вовсе не тривиален, Кочубей даже сначала принял его за Дазайнера. Надо признать, идеи Буднева о шизореальности, в которую, по его мнению, был погружен весь мир и род человеческий, существенно повлияли на научные взгляды Кочубея. Шизореальность как естественная форма существования культуры, ее раздвоенность, в первую очередь проявляющаяся в наличии языка, то есть знаковой надстройки над действительностью, и в целом невозможность доказательства существования объективной реальности, – все это не только не противоречило, но и в какой-то степени укрепляло ремифологические позиции Кочубея. Он вообще легко поддавался влиянию людей с нестабильной психикой, они время от времени возникали в его жизни и всегда расшатывали его хрупкое гармоническое равновесие, но, как ни странно, ему самому иногда было это необходимо: запустить немного хаоса в свой внутренний космос.
Длилась их дружба около года, и в течение того периода они часто прогуливались с Будневым по саду, беседуя порой по четыре, а то и по пять часов об интригах на работе, о свойствах человеческой натуры, о тонкостях психоанализа. Непременно заходили пропустить по стаканчику рома в один из богемных ресторанчиков, Буднев любил выпить на брудершафт, заверяя в вечной любви и преданности своего нового друга. Однако Кочубей никак не мог решиться рассказать большому ученому о своем Проекте Ремифологизации Дазайнеров, стесняясь то ли показаться слишком наивным, то ли оказаться не совсем подкованным с научной точки зрения. Да до этого никогда и не доходило, поскольку обсуждались в основном дела личного характера и какие-то подковерные склоки в институте. И вообще, через некоторое время Кочубей начал понимать, что его «искренний друг» был на самом деле страстно увлечен манипуляциями и психоаналитическими опытами над окружающими людьми, что совсем не входило в планы Кочубея. К тому же в один прекрасный момент на кафедре разразился скандал из-за аспирантской диссертации, Кочубей не встал на сторону Буднева, поскольку посчитал его неправым в сложившейся ситуации, ну а тот, естественно, счел его предателем, так они и разошлись как в море корабли.
Впоследствии, когда Кочубей занимался комплектацией точек Хроноса и выбирал персонажей для своего Хронического перформанса, он задумался, где та тонкая грань между шизофреником и Дазайнером. По каким соображениям, скажем, этот небудничный Буднев не подходил на роль Дазайнера.
«Нужно дать определение Дазайнеру, ученый я все-таки или не ученый, – как-то подумал он. – Итак, Дазайнер – это человек, в первую очередь остро чувствующий время, страдающий от отсутствия Настоящего. Нет, пожалуй, это не то. Еще раз, Дазайнер – это личность, в первую очередь, не вписывающаяся в повседневную реальность, каким-то образом стоящая от нее в стороне. По формальным признакам Дазайнер должен заниматься какой-то нерутинной работой, то есть обладать относительной свободой. Далее, главной проблемой его существования должно быть стремление зацепиться за настоящий момент, закрепиться во времени, он должен постоянно пребывать в состоянии поиска решения этой задачи. Должен ли он иметь чувство мессианства? Да, пожалуй, ницшеанский момент очень существенен, идея сверхчеловека должна его вести по жизни, да. Вот собственно критерии», – удовлетворенно качнул головой Кочубей, хоть немного и абстрактные, но поскольку работодателем был он сам, подбор кадров вполне мог осуществляться интуитивно, не соответствуя никаким четким критериям.
Кочубей зашел в «Чайхану», устроенную на двух этажах, с одной стеклянной стеной, выходящей в сад. Он занял большой диван у окна, просмотрев меню решил взять чай с чабрецом и два чебурека с курицей. Услужливый официант, присев на корточки, внимательно записал заказ. В воздухе стоял аромат кальяна, высоко над головой под потолком висели перевернутые разноцветные торшеры. Стены в орнаментах меняли цвет от синего к зеленому, от зеленого к красному, от красного к желтому. В это время дня посетителей было совсем немного. Кочубей разложил на столе перед собой бумаги со схемой расположения точек. Общая композиция должна была сложиться следующей: сверху на севере Пинкертон, Буффон и Дама, далее по кругу влево вниз Будянские, затем Норна и Селёдкина, далее на юге пока никого – знак вопроса, вверх по кругу Тюкин и Лёва, и еще одна неукомплектованная шестая точка. Кочубей решил вплотную заняться ее устройством. Она соответствовала весеннее-летнему периоду цветения и плодородия, предшествующая летнему солнцестоянию, главным знаком там была руна Одала, две фигурки соединяли руки так, что образовывали горизонтально расположенную восьмерку или математическую фигуру бесконечности. Толкование этого изображения не вызывало сомнений, в традиции нордов он соответствовал ритуалу бракосочетания, следовательно, требовалась пара молодоженов или готовящихся вступить в брак двух молодых Дазайнеров. Найти такую комбинацию среди своих знакомых было крайне нелегко, Кочубею никто не приходил на ум. Сколько бы он ни перебирал в голове разные варианты, ничего не находилось подходящего. Он глядел
