Но теперь я вижу, что ошибалась. И что-то подсказывает мне, что Агнес тоже осознала это.
– Она же не думает, что мы дадим ей выпустить вакцину? – спрашивает Анна. – Я не собираюсь делать из нее героя.
– Нет, я не стану этого делать, – говорит Агнес. – Этим займутся Дакс и Новак.
Глаза Руза сужаются.
– И даже не станешь претендовать на лавры создателя?
Агнес качает головой:
– Мы с Катариной решили, что так будет лучше. Сейчас необходимо объединить людей. И только Дакс с Новак смогут достучаться до генхакеров и мирных жителей бункеров. Так что вакцину должны представить они. И у нее будет открытый код. Больше никаких игр и лжи. Только так мы сможем остановить войну.
Руз пристально смотрит на меня:
– Ты откажешься от «Панацеи»? Но она же работала. Я видел, как ты вылечила одичалых.
– Оставлять ее слишком опасно, – объясняю я. – «Панацея» – страшное оружие. Просто я не понимала этого раньше. Я уже удалила код и должна была сделать это еще несколько недель назад. Мне следовало направить все свои силы на восстановление этого мира, а не пытаться создать новый.
– А что насчет нее? – спрашивает Анна, кивая в сторону Агнес. – Что будет с тобой после того, как мы закончим?
– Я добилась своего, – отвечает она. – «Картакс» уничтожен, и мы создадим вакцину. Но потребуется еще остановить войну, пока из-за нее не пострадали множество людей. И самый простой способ сделать это – рассказать людям правду о том, что я натворила. Моей целью всегда было сделать жизнь людей лучше. И сейчас это лучший вариант. Так что не стоит задерживаться здесь, у нас мало времени.
Она поворачивается и возвращается в лабораторию, а солдаты следуют за ней по пятам.
– Все так запуталось, – глядя ей вслед, говорит Леобен.
Он берет меня за руку и помогает преодолеть последние ступени, а затем и коридор.
– Да, ты прав, – бормочу я. – Но это единственный разумный выход.
Коул распахивает передо мной дверь в лабораторию. Но стоит мне переступить порог, как у меня перехватывает дыхание. В углу комнаты стоит Кэт. Она кашляет, прикрывая рот и посеревшее лицо ладонями. Даже ее трехмерная проекция мерцает. Похоже, инфекция, съедающая меня изнутри, причиняет ей не меньше боли, чем мне.
Лаклан, стоя посреди комнаты, втыкает кабель в руку безвольного клона Катарины. Он поднимает голову, и его серые глаза смягчаются, как только наши взгляды встречаются.
– Ты доверилась нам, – выдыхает он. – Входи, дорогая.
Пошатываясь, я прохожу в лабораторию и хватаюсь за край металлического стола, чтобы не свалиться на пол. Генкит у стены повернут, а из его бока тянутся шесть кабелей. Катарина сказала, что Лаклану необходимы все пятеро детей проекта «Заратустра», чтобы исправить вакцину и отделить ее от «Панацеи». Именно это предстоит сделать ему с Агнес, прежде чем отправить код мне. Я же соединю его с геномом Катарины, чтобы он не использовал носители, созданные из клеток гидры. А значит, мне предстоит одновременно работать и с ДНК Кэт, и с вакциной, чтобы удостовериться, что слияние происходит без проблем и не возникнет никаких ошибок.
Но единственный способ сделать это – разделить разум. Вот только имплант уже работает на износ. И я не уверена, что справлюсь с дроблением. Что я вообще смогу разделить разум в таком ослабленном вирусом состоянии. Мне уже кажется, будто мой мозг набит ватными шариками, а если лихорадка усилится, я вообще не смогу мыслить разумно.
Схватив один из кабелей, я вставляю его в манжету и падаю в кресло. Интерфейс генкита тут же вспыхивает перед глазами, но строчки расплываются перед глазами из-за лихорадки.
– Чтобы закончить код, мне придется раздробить разум, – говорю я. – А инфекция быстро отнимает у меня силы. И чем дольше мы тянем, тем сложнее мне придется.
Глаза Лаклана сужаются, но он решает промолчать и вместо этого принимается раздавать кабели остальным. Никому не нравится идея вновь подключиться к генкиту, но мы пришли сюда не ради эксперимента. И все прекрасно понимают, что стоит на кону. Так что Коул, Анна и Леобен прижимают иглы к своим панелям, а Зиана подключает кабель к единственному металлическому разъему, находящемуся у нее в груди, который поместили туда для анализа ДНК. Я откидываю голову на спинку и погружаюсь в файлы генкита, пытаясь отыскать данные с клона Катарины.
– Хорошо, я сейчас отправлю вам запросы на подключение, чтобы затем провести анализ, – говорит Лаклан, как только его глаза стекленеют. – Это позволит нам отделить вакцину от остальной части кода. Будет немного неприятно, но боли вы не почувствуете.
Неприятный гул расползается от панели вверх по руке. Я ощущаю это… это напряжение, которое сковывает мышцы и вызывает мурашки на коже. Я пытаюсь отгородиться от него, спрятаться в укромном месте, в центре своего разума, где горит одинокий, непоколебимый огонек. Но тут мне на панель начинают поступать данные с клона Катарины, и огонек превращается в костер.
– Получается, – бормочет Агнес, но ее голос едва слышен из-за шторма, бушующего у меня в голове.
Они с Лакланом прогоняют код через меня и остальных подключенных к генкиту, чтобы собрать вакцину воедино. Результаты их совместной работы строчка за строчкой появляются у меня перед глазами, готовые к следующему шагу.
Два потока данных одновременно прокручиваются у меня перед глазами. А значит, пришло время соединить их в единый код.
Напряжение, сковывающее меня, слегка ослабевает от понимания, что у нас все получается. Стена, что разделяет наши с Катариной разумы, не так устойчива, как раньше, но все еще держится. Я давлю на спайку в своем сознании и пытаюсь разделить свои мысли на два отдельных потока. Вот только изображение лаборатории не удваивается, а у сидящих и стоящих на коленях рядом со мной людей не появляются двойники. Вообще ничего не происходит. Я хмурюсь и давлю на спайку сильнее. От усилий у меня перехватывает дыхание, но все равно ничего не выходит. Данные, полученные от клона Катарины, прокручиваются у меня перед глазами, и я вновь отыскиваю скрытую спайку, удерживающую мой разум, а затем со всей силы давлю на нее. И вновь неудача.
Все, чего мне удается добиться – усилившейся дрожи и ноющей боли, терзающих тело. Мне удается собрать каркас кода из данных, полученных от клона Катарины, но сам по себе он бесполезен. Необходимо объединить его с вакциной, и единственный способ сделать это – дробление. Я стискиваю зубы и решаюсь на еще одну попытку, от которой простреливает основание черепа.
Я чувствую, как появляются трещины на стене, разделяющей наши с Катариной разумы, отчего ее трехмерная проекция начинает мерцать сильнее. В ее глазах не отражается ни единой эмоции… но
