В общем, Лукулл Аристархович подтвердил перед всем домом свое разгильдяйское звание, а зять так прижился в квартире, что хозяева, старики Венедиктовы, уже и сами были не рады.
И вот однажды ночью на Лукулла Аристарховича сошло просветление.
Он выбрался из своего закоулочка, встал перед диваном в гостиной, на котором дрых зять, и с ненавистью уставился на торчащую из-под одеяла голую пятку. Желание кусаться, обуревавшее домового, когда он слушал аккордеонную попсу, вспыхнуло с новой силой. И Лукулл Аристархович, сам себя не разумея, подпрыгнул и вцепился зубами в пятку.
Укус домового – вещь опасная. Снаружи он не виден, а внутри болит. Как это получается – домовые на знают, тем более, что, скажем, царапина от когтей домового видна и снаружи. Лукулл Аристархович не то что искусал, я прямо изжевал пятку, хотя зять, чуя сквозь сон какой-то дискомфорт, стал брыкаться. Но домовой повис у него на ноге и не успокоился, пока усталость не одолела. Тогда только соскочил.
– Не имеет права, – сказал он пятке. – Ишь! Распоясался!
Наутро зять хромал, бурчал, жаловался непонятно на что. Наконец, позвонил главе своей поздравительной фирмы и сообщил, что сегодня из дому не выйдет, потому что не может. От главы ему, видать, нагорело.
– Чего это она на тебя орет? – заинтересовался дед Венедиктов. – Ты что, ответить не можешь?
– На нее нужно жаловаться, – добавила Людмила Анатольевна.
– Куда? – заинтересовался зять.
– Куда-нибудь!
Посидев и перебрав варианты, остановились на каком-то международном комитете по правам человека. Потому как фирма – дело частное, и даже президент страны на нее повлиять не может. А вот заграничный комитет – другое дело. Он, поди, и целое постановление против этой фирмы примет!
Лукулл Аристархович слушал и наслаждался. При этом он напрочь забыл, что зять пострадал от его укусов, и если уж заграничный комитет начнет разбираться всерьез – так, пожалуй, и впрямь виновника сыщет.
Потом зять лег на диван и стал лелеять покусанную пятку, а Лукулл Аристархович поспешил к старенькому домовому дедушке Аникею Фролычу – похвастаться, как он ловко усмирил музыканта.
А у Аникея Фролыча своя морока объявилась – хозяева ремонт затеяли. А новые обои в магазине были одного цвета, дома же, поклеенные на стенки, оказались совсем другого цвета, и решено было их менять. Опять, значит, суета! Вот из-за этого Аникей Фролыч на хозяев озлился.
– Кусать – это да! – согласился он. – А есть еще способ выжить из дому.
– Какой?
– Хорошо ночью, когда спят, сверху залезть, шею оседлать и давить, давить, давить!
– А можно? – пискнул Лукулл Аристархович.
– Ты в своем праве, дурень! Тебе жить мешают!
Но, когда Лукулл Аристархович убрался, Аникей Фролыч несколько остыл. И понял, что наговорил лишнего, однако бежать, догонять, – это было не в его натуре, да и годы не те.
Ночью Лукулл Аристархович, отчаянно труся, вскарабкался на диван, где спал зять, и взобрался музыканту на грудь. Несколько потоптался, однако седлать шею не решился.
Наутро зять чувствовал себя разбитым, играть на злодейском аккордеоне отказался, и на работу тоже не пошел.
Если бы старики Венедиктовы догадались намекнуть своему домовому, что зятек им уже сделался обременителен! Тогда он бы постарался вбить кое-какие клинья между хозяевами и постояльцем, быстренько их перессорить и избыть свою докуку.
Но Лукулл Аристархович привык к тому, что его хозяева защищают всякого убогого, что права индивидуума для них важнее правил социума (эту формулировку он выучил крепко), да еще они яростно возмущались главой поздравительной фирмы, которая собралась избавляться от прогульщика. Он понял, что может рассчитывать только на себя.
Как только зять, вовсе не желавший терять единственную работу, которую он хоть как-то мог выполнять, снова сел репетировать, Лукулл Аристархович решил пустить в ход страшное средство – седлание шеи.
Он добился предсмертного хрипа и тогда лишь убрался в свой закуток, безмерно гордый, что сумел постоять за собственные права.
На следующий день он обошел всех соседей и всем похвастался своим подвигом.
– Зря ты это, – сказала Матрена Даниловна. – Давят злодея, ну, жену неверную.
– Он и есть злодей, – буркнул Лукулл Аристархович. – Он мои права нарушает. Имею я право утром в тишине отдохнуть?!
– От каких таких трудов? – полюбопытствовал Лукьян Пафнутьевич, но ответа не дождался.
Пока Лукулл Аристархович шастал по соседям, дома у него развивались совсем неприятные события.
К хозяевам приехала в гости бывшая соседка. Не то чтоб без нее жить не могли – скорее уж эта Анна Никитична, простая душа, соскучилась без Венедиктовых. Была она добродушной бабкой, имела деревенское происхождение и воспоминаниями немало раздражала Людмилу Анатольевну. Да и как иначе – одну и ту же историю, как поклонник лез в окно к старшей сестре, перепутал окна, вызвал переполох и, спасаясь огородами, провалился в сортир, она рассказывала по меньшей мере раз в месяц.
Соседка привезла вафельный торт и конфеты, Людмила Анатольевна заварила свежий чай. Зять пристроился к накрытому столу, потому что страстно любил сладкое. Как-то очень естественно речь зашла о старческих хворобах, и тут зять, почуяв большую специалистку, пожаловался – ночью прямо дышать нечем, и за пятки что-то щиплет впридачу.
– Ох, милок, это ж тебя домовой выживает! – сообразила Анна Никитична. – Обидел ты его. Давай мирись скорее. Блюдечко сливок ему на кухне оставь, а то – рюмашечку.
Венедиктовы были люди передовые. Про ауру и каналы связи с потусторонним миром они знали твердо, к спиритизму относились настороженно, в последнее время провозгласили верность корням и повесили иконы, а вот домовых почему-то отрицали. Так гостье и сказали.
– Это вы напрасно. С домовым нужно в ладу жить, – ответила старушка. – Он и в беде поможет, и по хозяйству за всем приглядит. Домового всегда уважали. Вот у нас дед и бабушка дома свистеть запрещали.
– Свистеть – это деньги просвистеть, – возразила Людмила Анатольевна.
– И деньги тоже. А вот что домовой свиста не любит и уходит – это точно. Уйдет – и все вразлад пойдет… Вот, помню, от нас через три дома жили Петраковы…
Людмила Анатольевна, вовсе не желая слушать про неизвестных Петраковых, тут же вспомнила про долгожданную передачу и включила телевизор.
Когда Лукулл Аристархович вернулся, Анна Никитична, которую он хорошо помнил, уже уехала, Людмила Анатольевна и дед Венедиктов пошли погулять, а зять тоже умелся в неизвестном направлении. Домовой немного пошустрил по хозяйству, дождался вечера, вместе с хозяевами исподтишка посмотрел кино и залег было спать…
Проснулся Лукулл Аристархович он резкого подшерстного зуда. Казалось, все тело словно огнем охватило. Он подскочил и еще удивился, что оглох. Уши словно какими-то железками заткнули!
Несколько секунд спустя он понял – это свист!
До той поры Лукулл Аристархович слышал свист довольно редко. И всякий раз его передергивало. Но те посвисты были короткими, да и непонятно где – то на улице, то в
