Пускай на каждом шагу она замечала лишь красоту, впереди ее ждал ужас. У подножья утесов лежала дюжина мертвых воинов. Некоторых она уже видела на арене перед началом турнира. Опознать остальных было невозможно. Падение с высоты переломало их кости и превратило плоть в месиво.
Времени катастрофически не хватало, но Мара не могла оставить тела гнить. Поэтому весь оставшийся день она рубила дрова для большого погребального костра, пока темнота не вынудила ее остановиться. Мара решила закончить утром, прежде чем начать восхождение на утесы.
Свернувшись на подстилке, она пыталась не думать об изувеченных телах. Пыталась не представлять, что тоже упадет. Но мысли навязчиво лезли в голову, посему вместо сна Мара дрожала под тонким одеялом и обливалась холодным потом.
Она так и не поняла, когда ее дрожь утихла. Лежа в кромешной тьме, Мара урывками дремала, пока тепло не отогнало ее беспокойство. Она смутно ощутила поцелуй твердых губ и услышала грохот голоса у своего уха. Даже без объятий Мара крепко заснула, зная, что с ней был Стракс.
Проснувшись на рассвете под тяжелыми мехами, она увидела своего мужа, тащившего к костру последнее тело и одетого лишь в седельное одеяло, подвязанное на талии. На ее глаза навернулись слезы счастья, но она сморгнула их, чтобы Стракс не увидел. Ей не следовало радоваться его присутствию.
Но Мара все равно радовалась. Похоже, Стракс не злился на нее за то, что она отравила его и украла у него вещи. Вместо этого он улыбнулся и помог ей подняться на ноги, но даже улыбка не смягчила каменного выражения его лица.
Стракс указал туда, где его конь и ее кобылка присоединились к внушительному стаду на пышном лугу.
— Их больше тридцати.
Потому что больше тридцати воинов пытались взобраться на скалы и ныне лежали грудой останков у подножья. Очевидно, немногие — если вообще хоть кто-то — побывали в Святилище и уехали ни с чем.
— Веревки нет, — сказала Мара. С утесов должна была свисать легендарная веревка, сплетенная из волос богов. Легче перышка, прочнее стали.
— Скорее всего, первый воин, добравшийся до вершины, утянул ее за собой, чтобы больше никто не поднялся, — Стракс напряг волевые челюсти, и когда посмотрел на тела, Мара поняла, что его возмутило. Тот, кто забрал веревку, намеревался не только замедлить своих соперников, но и убить их.
Также ее отсутствие говорило кое о чем еще, ведь если бы воин ушел из Святилища живым, она висела бы на месте. Значит, он не преуспел. Скорее всего, давно погиб.
И Мара была следующей. От страха она задрожала, чем привлекла к себе внимание Стракса. Осторожно ухватив Мару за подбородок, он поцеловал ее нежно, сладко и быстро. Большего ей и не хотелось рядом с грудой безжизненных тел.
Возможно, подходящий момент мог вовсе не настать. Даже взберись Мара на утесы, Стракс разгадал бы ее намерения и отрекся бы от нее. От неуверенности ей подурнело.
— Мне нельзя задерживаться. До вершины дня три, — заявила Мара, готовясь столкнуться с последствиями своего решения.
— Подожги поленья, — кивнул Стракс. — Я подготовлю наши вещи, — кратко бросил он, но она знала, что последует больше слов. С ноющим сердцем Мара ждала продолжения. — Что тревожит тебя, жена? — хмуро сведя брови, Стракс погладил большим пальцем ее дрожавшие губы.
— Ты тревожишь, муж, — хрипло выдавила она. — Я бы предпочла выслушать твои издевки сейчас, чем повиснув на утесе.
— Мои издевки? — пуще прежнего нахмурился он.
— Ты непременно посоветуешь мне сдаться. Скажешь, что я упаду. Что я недостаточно сильная и сообразительная для победы, — Мара хотела выплюнуть каждое слово ему в лицо и пришла в ужас из-за навернувшихся на глаза жгучих слез. В отчаянии она отвернулась, но Стракс обхватил ладонями ее щеки и заставил поднять взгляд.
— Мара, — сипло позвал он, с болью всматриваясь в ее лицо. — Я знаю, какая ты сильная и сообразительная. И не сомневаюсь, что сможешь победить.
— Я тебе не верю, — слезы закапали с ее ресниц. — Ты постоянно говорил, что мне не избежать провала. С первого дня сомневался во мне, о чем открыто заявлял. Ты никогда не переставал принижать меня.
Стракс зажмурился. Он застонал, будто от боли, и внезапно притянул Мару к своей груди, крепко обняв обеими руками. К сожалению, ей не хватило сил вырваться и оставалось лишь беспомощно плакать, уткнувшись лицом ему в плечо.
— Нет, Мара, — Стракс успокаивающе погладил ее по спине. — В первый день я сомневался. И помнишь, что ты мне сказала?
Еще бы она не помнила.
— Я сказала оставить меня в покое, — прерывисто выдавила Мара сквозь рыдания. — И сказала тебе помочиться себе в глаза.
— Помимо прочего, — содрогнулся от смеха Стракс. Снова заговорив, он запустил пальцы в ее волосы и, запрокинув ей голову, заставил встретиться с ним взглядом. — Ты сказала, что своими сомнениями я лишь придаю тебе сил для борьбы, — гортанно заявил Стракс. — И что каждый раз, пророча тебе провал, я подпитываю твою волю к победе.
И впрямь. Разомкнув губы, Мара уставилась на Стракса и внезапно испугалась. Испугалась, что его слова могли оказаться ложью. Должно быть, он заметил ее неуверенность и страх.
— Мара, только глупец усомнится в тебе. Я усомнился, но лишь в начале, и ты каждый день доказывала мою неправоту. Последние шесть месяцев я наблюдал, как ты преодолевала все препятствия на своем пути. У тебя ушла всего неделя, чтобы силой, умом и решимостью покорить мое сердце, — Стракс большими пальцами стер слезы с ее щек, и его голос огрубел. — Но теперь я понимаю, почему мое признание в любви причинило тебе боль. Я был дураком, восхищаясь тобой, но раня из-за желания ободрить.
Ободрить? Мара не могла сдержать резкий, болезненный смешок. Также она не могла обуздать надежду, продолжавшую разрастаться в одинокой голой пустоши, оставшейся от ее сердца.
— Значит, ты веришь в меня? — нерешительно прошептала Мара. — И считаешь, что я смогу победить?
— Верю, — взгляд Стракса ни на миг не дрогнул. — Честно говоря, в начале турнира я считал, что никто не сможет победить стражей Святилища Хидес и забрать перчатку. Теперь же я уверен, что ты единственная, кому это под силу. Ты не ищешь ни богатств, ни славы. Тебя привела сюда любовь.
Любовь к семье. Вот чем вдохновлялась Мара. Но она все еще не верила, что чувства могли быть настолько важны.
—
