Живи сегодня, живи сейчас, без оглядки – он взял этот простой принцип на вооружение еще до переезда в Москву, благодаря чему и достиг всего того, о чем дружки с Заволжского могли лишь мечтать. Впрочем, Олег плевать хотел на их мечты и на них самих: выпускной альбом пылился в серванте на старой квартире, квартира давно продана вместе со всей мебелью, а лица школьных приятелей напрочь стерлись из памяти. Исчезли, погребенные под слоями новых знакомств и полезных контактов. Кажется, первые годы в столице не случалось и дня, чтобы Олег не говорил себе: оставь прошлое, парень. Живи сегодня, живи сейчас.
Сейчас в кармане куртки он подушечками пальцев ласкал грани обтянутого синим бархатом футляра. Хотелось вытащить коробочку наружу, приподнять крышку и любоваться. Чего там – подмывало вручить кольцо Вике сразу, с порога. Нет, конечно, Олег не собирался на самом деле поступать так – слишком поспешно и не слишком красиво, без должного шика. Но ему нравилось рисовать в уме картины того, сколь забавно все можно было бы обставить.
Он зашел в лифт, нажал на кнопку и, привалившись к стене плечом, вообразил, как позвонит в дверь, а сам опустится перед ней на колено – чтобы Вика не видела в глазок…
Двойник в отражении мечтательно улыбался – симпатичный, с мокрой челкой и модной хипстерской бородой. В свои тридцать пять он все еще больше смахивал на молодого арт-критика, ведущего колонку в глянцевом журнале, чем на провинциального пейзажиста-самоучку, и это радовало. Под зеркалом знакомая надпись: «Олег + + Вика ♥», – сам же и намалевал в апреле… Или нет, чуть позже… в мае? Точно, в мае, спустя пару недель после того, как съехались. Маленький пьяный шедевр, минималистская классика жанра. «И это все, на что вы способны, маэстро?» – смеялась Вика. «Зато искренне. Настоящее искусство всегда искренне», – парировал он тогда. С тех пор «шедевр» поистерся, а на стене вокруг появились новые рисунки и другие надписи: Кони – сосать, 8Б сила, ОксИмИног, смайлик с рогами, член с шарами, Тая здесь, сорока-ворона. Последние две были совсем свежие.
Вика встретила у порога, окутала особым, присущим лишь ей ароматом: весны, солнца, молодости, цветов. Он обнял ее, крохотную, и топил, топил, топил в себе…
Потом они ужинали холодной веганской пиццей и смотрели по восьмому каналу «В джазе только девушки», потом еще какой-то фильм, а потом – в глаза друг другу. Губы Вики были горьковато-сладкие и прохладные от пиццы, волосы разметало по подушкам. И все было так, как должно, прекрасно-воздушно-цветочно. Дыхание ее на пике участилось и перешло в тихий счастливый стон:
– Мой февраль…
3Февраль в январе. В слоях его памяти тот вечер остался нетронутым.
Олег встретил ее в клубе, на выставке после новогодних праздников. Стараниями Вадика акция вышла что надо, о ней потом много писали – как и было задумано. Рыжий хвастал, что подписчиков в «Инстаграме» прибавилось тысяч двадцать, не меньше, и среди них десяток-другой знаменитостей. «Это просто бомба, дружочек!» Олег, впрочем, подозревал, что взрывной эффект произвела вовсе не концептуальная свежесть композиции. Бомбой – из дерьма – стала, скорее, скандалистка Лизетт Ермакова, дочь заслуженного кинорежиссера, явившаяся на пати с новым бойфрендом. После пары коктейлей своего приятеля-театрала она забыла и, пока тот курил, затащила Олега в уборную, чтобы сделать минет, но отключилась прямо на унитазе в попытке совладать с застежкой на его брюках. Олег и Вадик сдали бесчувственное тело театралу, после чего Вадик убежал к своим дружкам-блогерам, а Олег, у которого от громкой музыки и мельтешащих огней разболелась голова, уединился за столиком в углу. Принял что-то или нюхнул. Наблюдал со стороны за тем, как в водовороте танцпола, залитые светом подвижных прожекторов, смешиваются в единое фантасмагорично-босховское – колышущиеся фигуры танцоров и нарочито недвижные, как оттиски самой вечности, стенды с полотнами.
Вадик суетился в родной стихии: приветствовал гостей, угощал мятными леденцами, марками и таблетками. Веселил публику на пару с диджеем. Но время от времени к Олегу за стол все равно подсаживался кто-то из знакомых или не очень. Поздравляли, тискали ладонь, чмоки-чмокали воздух у лица, похлопывали по плечу, спрашивали о планах. Слои менялись один за другим в такт бьющей по ушам музыке, и один за другим отправлялись в мусорную корзину его внутреннего «Фотошопа»: не важно, скучно, уже было, было, было, тоже было – delete.
Пока рядом не мелькнула она.
Случайная тень, одна из многих, далеко не самая эффектная гостья на вечеринке, но именно поэтому Олег и выделил ее среди всех. После пульсирующих в искусственном тумане огней, после напрудившей в джинсы Ермаковой и дюжины коктейлей сверху – хотелось выбежать на улицу, глотнуть напоенного зимней свежестью воздуха. А девушка, пройдясь среди картин и мимо его столика, уже покидала клуб. Он догнал ее на ступенях, там, где пролегала незримая граница, а шум и крики диджея становились просто фоном. Коснулся локтя:
– Привет!
– Привет… – Она не казалась испуганной, что придало Олегу уверенности. Цветочный аромат ее духов кружил голову.
– Давай… Давай познакомимся, а? Я – февраль!
Блестки на платье смеялись вместе с ней. У нее были темные волосы и бледная кожа. Девушка-тень, маленькая, худая и тусклая – если бы не запах, блестки и улыбка. От улыбки ее губы растягивались в жизнерадостный полумесяц, зажигающий яркие солнца щек.
– Чего не январь-то? – спросила она. – Живешь будущим?
– Живу надеждой. Живу сегодня, сейчас. Это мой принцип!
– Хороший принцип. Так почему же февраль, все-таки?
– Чтобы привлечь внимание, раз уж моим поделкам не удалось.
– Так это твои картины там? Странные… но красивые.
– Ты красивее. Хочу писать твой портрет. Не против?
– Пока не знаю… Я же не странная.
– Тебе нравится странное, значит, ты и сама такая. Живу надеждой на это…
– Вика. Я – Вика. Такое вот вполне обычное имя.
– Мне нравится. Давай угощу тебя чем-нибудь.
Они ненадолго вернулись. Лучи прожекторов, отражаясь от зеркального шара под потолком, рисовали на лице Вики разноцветные геометрические узоры, пока Олег вел ее к стойке бара – мимо пустого шума толпы, мимо полотна «Сорока-ворона», с которого вслед им смотрела женщина с птичьим клювом. Месяц спустя он разовьет идею картины и создаст «Стаю», в которой либерально настроенные знатоки углядят антивоенный посыл, хотя Олег ничего такого в виду не имел и изобразил действительно птиц, а вовсе не бомбардировщики. Но про «Стаю» расскажут на «Дожде», и тот самый режиссер Ермаков выложит за нее столько, что Олегу хватит на квартиру в центре… куда они и приедут с Викой сразу после ремонта. Вслед за «Стаей» он, как и пообещал, начнет уже ее портрет
