– Я не знаю никакой Таи, – прошептал Олег, не отрывая взгляда от дороги.
– …а еще, если уж углубляться – тебе было ее жалко. Семья Таи жила в общаге на Луначарского, через дорогу от вашего дома. Ее брат сторчался, а мать пила. Отец погиб еще на первой чеченской, а других родственников, кто мог бы их поддержать в трудное время, в городе не было. Так что жили они бедно. В школе над ней смеялись, говорили всякое за спиной. Говорили, что ее мать – ведьма. Что она сама ведьма. Тая всегда носила черное и выглядела как гот или эмо, хотя в то время еще и слов-то таких не знали. Когда вы учились в младших классах, ей вслед кричали – сорока-ворона! И ты тоже кричал – пару раз, за компанию, хотя тебе это и было не по душе. Ты чувствовал, что вы с ней чем-то похожи. Оба странные, каждый по-своему. Просто она не боялась свои странности выставлять напоказ.
– Не знаю я никакой…
– Брось, дружочек! Самому себе врать не стоит. Как думаешь, откуда мне все это известно? Ты сам все рассказал! И не раз. Просто сейчас мы двигаемся внутри цикла чуточку быстрее. Бежим по кругу для того, чтобы скорее добраться до той точки, где можно сделать выбор. Знаешь, надо отдать им должное – у тебя действительно всегда остается право выбора.
Олег прикрыл глаза, борясь с новым приступом мигрени. Положил руки на колени и ощутил под ладонями что-то продолговатое. Глянул вниз – зонт. Дурацкий зонт, старый, разломанный. Вика – он вспомнил – удивлялась, почему он не купит себе новый, а пользуется этим, у которого трех спиц не хватает. Собачья голова на посеребренной рукояти скалила клыки, глядя на него снизу вверх.
– Вы впервые заговорили, когда тебе было лет двенадцать, припоминаешь? Маленький Олежка неудачно упал, играя в салки на перемене. Вывихнул лодыжку, а случайно оказавшаяся поблизости «сорока-ворона» помогла тебе доковылять до медпункта. Потом пару раз навещала, пока ты лежал дома. Завязалось что-то вроде дружбы… Тайной – потому что кое-кто, не станем показывать пальцами, этой дружбы стыдился. А лет в пятнадцать ты впервые ее поцеловал. Не потому, что очень хотелось – хотя, конечно, хотелось, чего уж там, – но в первую очередь потому, что было интересно узнать, правда ли ведьмы делают «это» как-то по-особому. Припоминаешь, дружочек?.. Помнишь, в ванной шкурку гонял, представляя, как вы с ней…
– Ты не можешь знать этого, – сказал Олег, сжимая ручку старого зонта с такой силой, что засохшая корка на ободранных костяшках полопалась и в трещинках проступила кровь.
– Но ведь знаю. Каждый раз одно и то же, по кругу… Вспоминай, дружочек, отчего ты повернут на геометрии? Почему, куда ни взглянешь, везде кубы, овалы да многоугольники мерещатся? И даже в рисунках своих то и дело – конусы, октаэдры выписываешь… Это все – Тая. Ее следы. Твоя память о ней. Таю и правда считали ведьмой если не все, то почти все, включая ее саму. Мир отвергал Таю, а она в ответ, как часто бывает, обращалась против мира, так? Баловство, конечно, что-то вроде подросткового протеста – но она ведь и была девчонкой-подростком. Рисовала в тетрадках пентаграммы и грозила насмешницам, что наведет порчу или сглазит… Из-за этого ее только больше ненавидели. Ненавидели и – боялись.
– И желали, – выдохнул Олег.
– Подъезжаем уже! – сообщил рыжий с таким видом, будто речь шла об увеселительной поездке в парк развлечений, и втопил педаль газа до упора.
– Бла-бла-бла, долго ли, коротко ли – ты же не против, маэстро, если я опущу мелкие детали? Ехать и правда осталось недолго. Так вот. Тае еще не исполнилось шестнадцати, когда вы впервые занялись любовью. И, само собой, ты был у нее первым парнем. Мог бы стать и последним – уж она-то точно тебя любила! Но, увы…
17Сверкнула молния, и вместе с ослепительной вспышкой Олег увидел – увидел так ярко и болезненно, словно эту картину выжгли паяльной лампой на коре его головного мозга, – тот летний вечер: берег Волги, дикий пляж, песок… рядом с ним стройная темноволосая девушка с мелкими чертами лица, большими, как в японских комиксах, глазами и чуточку неровными зубами.
Из одежды на ней лишь купальник-бикини, а на нем – спортивные штаны, закатанные до колен. У девчонки худосочное мальчишечье тело, грудь еще не успела толком сформироваться. Девочка-тень прижимается к нему, поскольку к ночи становится прохладней, а еще потому, что ей хочется, чтобы он ее обнял… И он тоже этого хочет, но – слышит шаги, шорох. Видит или скорее чувствует в темноте шевеление из прибрежных кустов. Трещат ветки, и на берег из зарослей один за другим выходят они – парни с Заволжского.
Их несколько, он знает их всех, хотя не всех – по именам. В руках у первого – большая трехлитровая банка с разливным бочковым пивом, наполовину пустая. Другой, со шрамом возле глаза, смолит дешевую папироску. Третий допивает бутылку водки, прямо из горла. Над парком за рекой гремит праздничный салют – День города или что-то вроде того. Отсветы фейерверка отражаются в темной воде, окрашивают в разные цвета крепкие молодые тела. Продравшись сквозь кусты, выходят еще двое. Они хохочут и толкаются, такие же пьяные, как и остальные. Смолкают, увидев Олега и девушку. Олег чувствует, как пальцы спутницы крепче сжимают его ладонь.
– Оба-на… – говорит тот, что с пивом.
– …Угол-шоу, – заканчивает второй, бросая папиросу в песок.
Заволжские обступают их полукругом, преграждая путь наверх, к трассе. Гогочут, скалятся. Они похожи на стаю голодных дворняг, в их пьяном громком веселье таится угроза.
– Здорово, дружбанчик, – говорит старший.
– Привет, – тихо отвечает Олег.
– Пиво будешь?.. О, сорока-ворона, а ты чо тут делаешь?
Тая, дрожа, крепче прижимается к его плечу. Тая нутром чувствует опасность. А Олег молчит. Олег думает, что парни слишком пьяны и что их слишком, слишком много…
18– Я не участвовал в этом.
Фары высветили витрину ювелирного магазина и вывеску, состоящую всего из нескольких отливающих золотом букв: ТАИС. Стеклоочистители замерли, позволив каплям дождя танцевать свой танец. Взгляд Олега блуждал, зачарованно следя за тем, как тонкие струйки бегут, вопреки законам физики, не только вниз, но и вверх, и в стороны, и по кругу, рисуя на лобовом стекле кубы, и пирамиды, и звезды, много звезд, целую Вселенную.
– Я ничего не сделал, – повторил он. Нашел на ощупь прореху в ткани, пальцы коснулись металлического стержня.
– Все верно, – качнул головой рыжий. – Не ты насиловал и бил тоже не ты. Не ты заталкивал битое стекло ей в нутро. Не ты душил, не ты
