Но моя девочка этого не делает – наоборот, Рейн протягивает свободную руку себе за спину и хватает мой член через джинсы.
Блять.
Да.
Я полон решимости свести девчонку с ума так же, как она сводила меня всю эту поездку, поэтому вожу двумя пальцами от клитора к дырочке медленными, нежными движениями, поверх ее трусиков. Но эта импульсивная задница Рейн умудряется расстегнуть застежку моих брюк и молнию за считанные секунды. В тот момент, когда ее гладкие пальцы обхватывают мой член, великолепный план безжалостно дразнить эту красотку летит к черту. Это так охуенно приятно, что я оттягиваю ее трусики в сторону и просовываю два пальца в ее скользкую, горячую киску.
Голова Рейн откидывается мне на плечо, поэтому поднимаю глаза и пытаюсь сосредоточиться на тропе, пока она стонет и трахает мою руку.
Но мы уже не на тропе. По крайней мере, не на той, которую я когда-либо видел.
Эта пробирается через лес мертвых деревьев. Острые колючие лозы поглощают их жизненную энергию. На самых высоких ветвях, хрупких и серых, направленных в белое небо, висят красные полотна.
Мы едем так быстро, что я не могу прочитать ни один из них, но могу сказать, что на каждом есть силуэт фигуры в капюшоне верхом на лошади.
Лианы тянутся вверх от лесной подстилки, как щупальца осьминога, обвиваются вокруг древних деревьев и сжимают их, пока они не трескаются и раскалываются, рассыпаясь и превращаясь в океан голодных колючих растений.
– Быстрее! – кричу я Рейн, но она не поворачивает ручку регулятора.
Вместо этого сучка начинает двигать рукой по моему члену еще сильнее.
Черт возьми, это так приятно.
Я засовываю свои пальцы в нее глубже и потираю ее клитор большим пальцем, толкаюсь членом ей в руку, хотя знаю, что если не включу третью передачу прямо сейчас, то мы оба умрем.
Слышу свой собственный крик в голове: «Что ты, черт возьми, делаешь?»
Я раб своего глупого желания к этой сумасшедшей девчонке.
Она же тебя убьет, недоумок! Брось эту суку и убирайся отсюда на хуй!
Но я бессилен. Теперь Рейн все контролирует, и она ведет нас к верной смерти.
Впереди трескается дерево, и этот звук эхом разносится по лесу, как выстрел. Когда оно обрушивается на землю, одна из его ветвей падает поперек тропы. Теперь я отчетливо вижу прикрепленное к ней знамя, развевающееся подобно флагу.
Над изображением безликого всадника с пылающим факелом видна дата: «23 апреля».
У меня нет времени обдумывать, что это значит, потому что через долю секунды я перелетаю через руль и кувыркаясь, качусь вниз по каменистой, покрытой корнями тропе. Когда наконец останавливаюсь, то ударяюсь головой обо что-то твердое. Моя башка взрывается от боли. Я сажусь, схватившись за свой помятый череп, и начинаю лихорадочно озираться в поисках Рейн. Кровь стекает по моей руке, когда поворачиваюсь на звук приближающихся всадников вдалеке.
Четыре чудовищных черных коня несутся ко мне через лес – головы опущены, дым струится из раздувающихся ноздрей – разрывая заросли ежевики и ветви, как ленту на финишной черте. Они не оставляют после себя ничего, кроме пламени и выжженной земли, а их безликие, закутанные в плащи всадники направляют свое оружие – меч, косу, булаву и пылающий факел – к бесцветному небу.
– Уэс! – раздается голос Рейн.
Я поворачиваю свою поврежденную голову влево и вправо, но не нахожу ее, пока не оборачиваюсь полностью. Она приземлилась в заросли колючего кустарника, и все, что могу видеть, – это лицо и ореол черных волос, прежде чем лианы смыкаются вокруг тела Рейн и тянут ее вниз.
– Уэээээс!
– Нет! – я бегу к ней, но лианы хватают меня за ноги, их шипы впиваются в мою одежду и кожу, как рыболовные крючки, и тоже тянут вниз.
Деревья трещат, скрипят и рушатся вокруг меня, когда жар от приближающегося огня усиливается. Я изо всех сил пытаюсь освободиться, разрезая свои руки, когда вырываю острые лозы из тела. Ругаюсь. Толчок, рывок, удар, – бросаюсь на них снова и снова, и с каждым толчком, рывком и ударом приближаюсь к тому месту, где исчезла Рейн.
Мое зрение затуманено. Все вокруг кажется красным. Голова вот-вот взорвется. Мои руки изодраны в клочья и бессильно свисают с плеч. Я делаю последний рывок и наконец освобождаюсь. Иду, спотыкаясь к тому месту, где в последний раз видел Рейн, и с каждым мучительным шагом выкрикиваю ее имя, но, когда добираюсь туда, моей девочки уже нет.
Не осталось ничего, кроме лужи воды.
Я всматриваюсь в нее – измученный, растерянный, отчаявшийся, – но все, что нахожу, это мое собственное безумное, окровавленное отражение, смотрящее на меня.
Затем изображение разбивается, когда в лужу наступает гигантское черное копыто.
ГЛАВА X
21 апреля. Рейн
– Уэс, Уэс, проснись. Это всего лишь ночной кошмар. Ты в порядке. Ты здесь.
Уэс спит сидя. Его здоровое плечо и голова прислонены к стене, а старое одеяло натянуто до самого подбородка. Он так громко выкрикнул мое имя во сне, что разбудил меня. К счастью, я спала недолго, так что мои всадники еще не появились, но, судя по всему, его посланцы ада сейчас как раз с ним. Лицо парня напряжено, как будто ему больно, и он тяжело дышит через нос.
– Уэс! – хочу встряхнуть его, но боюсь дотронуться до плеча. Я перевязала зеленоглазую фотомодель перед тем, как мы легли спать прошлой ночью, и это было довольно мерзко. Вместо этого решаю сжать его бедра и потрясти за ноги. – Уэс! Просыпайся!
Глаза парня резко распахиваются. Его взгляд пронзает меня, как лазерный луч. В них тревога и паника.
Я поднимаю руки.
– Эй! С тобой все хорошо. Это был просто кошмар. Ты в безопасности.
Уэс моргает. Его глаза обшаривают все помещение, пространство у входа, а затем снова останавливаются на мне. Он все еще тяжело дышит, но его челюсть немного расслабляется.
– С тобой все хорошо, – повторяю я.
Уэс делает глубокий вдох и проводит рукой по лицу:
– Черт. Сколько сейчас времени?
– Ну, не знаю. Я перестала носить с собой телефон, когда сотовые вышки рухнули, – выглядываю на улицу и замечаю слабое оранжевое марево там, где верхушки деревьев сливаются с небом. – Может быть, шесть тридцать? Солнце уже встает.
Уэс кивает и выпрямляется, потирая голову в том месте, которым прижимался к стене всю ночь.
– Очень плохой сон, да? – спрашиваю я, глядя на его измученный вид.
Он потягивается, насколько это возможно в ограниченном пространстве, и смотрит на меня сонным взглядом:
– Нет, не
