Должно сработать.
Я выбегаю на улицу с рюкзаком и самодельными магнитами на веревке, горя желанием показать свое новое изобретение. Уэс смотрит на меня, накачивая с помощью ручного насоса только что залатанную шину, но тут все мое возбуждение исчезает в один миг. Сразу за навесом над входом, небо из ярко-голубого превратилось в грифельно-серое. Молнии сверкают вдалеке, и крупные капли дождя ударяют по асфальту парковки так сильно, что кажется, будто он кипит.
– Ты был прав насчет дождя, – бормочу я, глядя на то, во что превратился наш прекрасный весенний день.
Раскат грома ударяет с такой силой и так близко, что из разбитой двери вылетает кусок стекла. Я подпрыгиваю от звука, с которым он разбивается о бетон позади меня.
Уэс смотрит на меня.
– А мы можем... Ты можешь вести эту штуку под дождем?
Он так задирает брови, будто я задала глупейший вопрос:
– Это грязный байк. Немного грязи ему не повредит.
Я улыбаюсь, впервые слыша у него деревенский выговор.
Наверное, он все-таки из Джорджии.
– Ты боишься небольшого дождика? Я могу отвезти тебя домой, если...
– Нет! – выпаливаю я, прежде чем успеваю немного расслабиться и успокоиться. – Нет, все в порядке.
Уэс покосился на меня, а затем продолжил накачивать шину.
– Чем скорее мы найдем это убежище, тем лучше. У меня такое чувство, что местные вот-вот сожгут весь этот дерьмовый город дотла.
– Почему ты так думаешь?
– Потому что по пути сюда из Чарльстона я проехал по меньшей мере через двадцать таких же дерьмовых городишек, как этот, и все они горели. Включая Чарльстон. Вот, почему я уехал.
– Оу.
Я полная идиотка! Уэс приехал во Франклин даже без зубной щетки, и мне не пришло в голову поинтересоваться, почему!
Спасибо, гидрокодон!
– Тебе пришлось уехать из-за пожаров?
– Ага, – отрывисто отвечает Уэс, сжимая шину, чтобы проверить насколько она твердая. – Я жил на Фолли-Айленд и обслуживал столики в маленьком тики-баре, – он не смотрит на меня, но, по крайней мере, говорит. – Владельцы были хорошими людьми. Они разрешили мне играть на гитаре по выходным, чтобы я мог заработать дополнительные чаевые.
Уэс также рассказывал об игре на гитаре в Риме. Я не знаю, почему, но мне так трудно представить его музыкантом. Имею в виду, конечно, он выглядит так, как будто только что сошел со сцены – с этими волосами в стиле гранж-рок и способностью выглядеть непринужденно и круто в любом наряде, не говоря уже о его поразительно-красивом лице, но все художники и музыканты, которых я знаю – милые и чувствительные. Уэс даже и близко не в том зип-коде8, что милый и чувствительный.
– После того, как все начало отключаться, – продолжил он, добавляя еще пару нажимов, – они сказали, что будут продолжать подавать, пока у них не закончится еда. Делать мне больше было нечего, и я вызвался им помочь.
Я улыбаюсь про себя, представляя, как он ворчливо обслуживает столики на пляже в джинсах, армейских ботинках и гавайской рубашке – его неудачная попытка совместить пляжный и военный стиль.
– В пятницу вечером в дом ворвались местные жители, крича о пожарах. Телефонные линии были уже отключены, так что к тому времени, как до нас дошла весть, половина острова уже сгорела... включая дом, в котором я жил. – Уэс завинчивает колпачок на сопле шины, когда ветер меняет направление, и нас начинает поливать косым дождем.
Я прикрываю лицо рукой.
– О боже, Уэс. Мне так жаль. Кто-нибудь пострадал?
Он встает и вытирает грязные руки о джинсы.
– Мой сосед по комнате отделался легкими ожогами, но я не стал ждать, чтобы узнать о ком-то еще. Отдал свой бумажник и все, что в нем было моему приятелю по улице в обмен на грязный мотоцикл, украл пистолет и кобуру из его шкафа, прежде чем уйти, и убрался нахуй из города. – Как по команде, ветер раздувает легкую рубашку Уэса, как красивую цветочную занавеску, обнажая смертельное оружие, которое он прячет под ней.
– Но я встретила тебя в субботу утром.
Наконец Уэс, прищурившись, из-за дождя, хлещущего на него сбоку, смотрит на меня:
– Ехал всю ночь. Я решил, что если мир будет гореть, то мне лучше спрятаться под землей.
– И вот, ты здесь.
Уэс смотрит вокруг и приподнимает темную бровь, выражая, что он не слишком впечатлен местом.
– Да. Здесь.
– Знаешь, я вроде даже рада, что твой дом сгорел, – улыбаюсь, сжимая диски еще крепче.
Губы Уэса недовольно поджаты, затем уголок рта приподнимается, когда его влажные зеленые глаза опускаются на мою грудь.
– Что там у тебя?
Смотрю вниз.
– О, я сделала металлодетекторы! – поднимаю большие серые металлические круги, чтобы показать ему мое оригинальное изобретение. Из-за всех моих болеутоляющих я не чувствую своего лица, но если бы могла, то уверена, оно бы чертовски болело от этой дурацкой ухмылки.
Глубокий смех раздается в груди Уэса. Я чувствую, как он вибрирует по всему моему телу, заставляя каждый волосок встать по стойке смирно. Воздух напряжен – и не только из-за грозы.
Скажи, что я хорошо придумала.
Скажи, что гордишься мной.
Скажи, что не отпустишь меня.
Уэс открывает рот, но ничего из этого не говорит. Он делает два шага ко мне, протягивает руку, выхватывает магниты, как будто они ничего не весят, и произносит:
– Я тоже рад, что мой дом сгорел.
Моя улыбка становится маниакальной. Я отступаю назад, чтобы затем кинуться на него с объятьями, когда взрыв такой силы, как от атомной бомбы, заставляет нас обоих пригнуться и прикрыться. Удар молнии с громким треском выбивает остатки стекла из двери и заставляет металлический навес над нами вибрировать, подобно камертону. Сильно звенит в ушах и я едва замечаю, что Уэс кричит на меня. Моргаю и пытаюсь избавиться от шока.
– Это была гребаная крыша! Ну же!
Уэс разворачивает меня и засовывает магниты в наш уже переполненный рюкзак. Затем он надевает шлем и запрыгивает на мотоцикл. В ту секунду, когда мои руки обхватывают его за талию, он жмет на газ и мы ныряем в водяной поток. Я указываю на просвет в лесу через дорогу, где начинается тропа. Затем, цепляясь за Уэса одной рукой, изо всех сил пытаюсь выдернуть капюшон своей толстовки из-под рюкзака и надеть
