Ника обмякла и повалилась вперед, упираясь головой в его грудь, обняла его за шею и тихо заплакала от облегчения.
— А Олимп?
— Олимп это который ваш альфа?
— Да.
— Забрали только Марию, остальные уехали. У Торчинских не было оснований их задерживать.
— Конечно, это же самцы, им ничего не будет, — прошептала Ника.
— Сначала нужно определить, что за стая. Мне незнакомо имя Олимп, поэтому тебе нужно найти образец. Он попадался в тот раз, когда тебе показывали образцы Берестовские?
— Да, он там был.
— Хорошо, пошли.
Они общими усилиями нашли и накинули на Нику халат, а потом перешли в кабинет Матая, который, к удивлению, не пострадал. Или кто-то здесь уже навел порядок. Альфа достал из стенного шкафа знакомый чемоданчик с образцами, положил на стол и откинул крышку. Ника наклонилась, насколько она помнила, образец ткани был светло-желтый. Она стала выбирать склянки с желтой тканью и нюхать. Четвертая по счету заставила ее вздрогнуть и побледнеть. Ника протянула ее Матаю.
Тот поднес к носу и нахмурился.
— Ничего общего с твоим запахом. Это очень странно. Хотя бы след должен оставаться.
— Это Олимп. Значит, и стая так называется?
Матай покачал головой.
— Нет. Эта… ваша стая известна как Куги. Лидера звали Солинтос, значит, в стае у него другое имя, о смене лидера мы бы знали, новый альфа всегда представляется Комиссии. Солинтос всегда был помешан на собственном превосходстве, он долгое время угрожал нам, остальным оборотням, что однажды придет и захватит над нами власть. Мы будем ему служить, он станет королем. Его считают помешанным.
Ника слушала, но о чем это должно было ей сказать?
— Садись, — Матай отодвинул кресло. — И расскажи мне о вашей стае все, что знаешь.
Ника села, глубоко вздохнула и стала рассказывать. За одно спасение Марии от Олимпа она была готова на многое.
Она рассказала, что росла в стае, где уверяли, что других оборотней на свете не существует. Что они вымирают и должны изо всех сил стараться увеличивать численность стаи, даже ценой жизни. Девушки у них выходили замуж, но по факту принадлежали всем самцам, с которыми делился муж. Рассказала, как они с Марией видели, что Олимп сделал с Катрией, и как решились убежать после того, что Ника услышала под окнами дома самцов. Как были счастливы у Никаноровны и как пришлось бежать, когда появились Берестовские, ведь они были уверены, что все оборотни одинаковы.
Матай слушал спокойно, но Ника, периодически смотря в его бушующие злостью глаза, непроизвольно отодвигалась.
Потом он молча встал и вышел из кабинета. В коридоре раздался грохот, что-то рухнуло, посыпались кирпичи, облаком поднялась пыль. Ника сидела в кресле, сложив ногу на ногу, и сцепив поверху руки, слушала, как бушует Матай и потряхивала свалявшимися в пыли прядями волос. Она все еще была как сумасшедшая.
Потом пришел Тополь, принес ей горячий суп и почти с ложки накормил, напоследок сунул в руки компот.
Вернулся Матай и сообщил, что с утра они выезжают на экстренно созванную Комиссию, это что-то вроде верховного суда у оборотней. По словам Матая, стая Куги пожаловалась в Комиссию на то, что Торчинские отобрали у них принадлежащую их стае самку.
— Марыську?
— Да.
— Она в безопасности?
— Да, волчонок, она у Торчинских, за них я ручаюсь. Кроме того, я намекнул, что она родная сестра моей пары. Марии ничего не грозит до завтра, а завтра определимся.
— Эти альфы заставят нас с Марией вернуться в на… — нет, произнести «наша стая», Ника не могла. — Вернуться к Олимпу?
— Нет. Ни ты, ни она не вернетесь в стаю Куги. А теперь тебе нужно успокоиться. Хочешь лекарство?
— Нет. Какао хочу.
Она побрела в комнату Матая, где с ногами забралась на кровать. Уходить в свою комнату она даже не подумала.
— Нет. — Покачал он головой. — Так не ложись. Пока иди, смой с себя грязь.
Ника пошла в душ, потому что не хотела спорить. Но вода помогла, вместе с грязью смыла отупение. Раз Матай сказал, в безопасности, будет сделано в точности.
Потом она получила свое какао, а после легла спать. И если вначале сон был неглубокий, тревожный, она ворочалась с бока на бок, то потом пригрелась и успокоилась. Уткнувшись носом в подушку, Ника расслабилась и крепко уснула.
И ей снова снился эротический сон — снова на живот скользнула мужская рука, а потом опустилась ниже и заставила развести ноги так, чтобы пальцам было удобно гладить нежные места. Пальцы скользили между ног, пока не скопилось достаточно влаги, а сердце не забилось от нетерпения. Потом в уже подготовленное место, привычно надавливая и раздвигая, вошел его член.
Пожалуй, так, когда Матай сзади, прижимает своим телом к кровати, Нике нравилось больше всего. Хотя… какие ее годы.
Она послушно стонала, приподнимаясь навстречу его толчкам. В груди ныло нетерпение, тело жаждало вихря, взрыва, землетрясения, жаждало немедленно, прямо сейчас, но приходилось принимать его в себе раз за разом, закручивая пружину постепенно.
Ника кончила, так и не открыв глаза, не убрав руки из-под головы, в той же позе, как спала.
За ухом лизнул влажный язык.
— На рассвете подъем. Больше сегодня будить не стану.
Матай лег рядом и прижал Нику к себе рукой.
Где мои трусики? — подумала она. Он что, успел их снять? А, ну и ладно.
Подумать только, немногим больше суток прошло с первого раза, когда в нее вошел мужчина, но она уже занималась любовью, по меньшей мере, полдюжины раз. Принимала его в себя, сжимала между ног его член и кончала, заставляя его выпустить семя.
Ника широко открыла глаза, уставившись в темноту. К счастью, Матай не заметил, как она напряглась, кое-что припомнив.
Она не пьет глушку, которую пили женщины их стаи. Конечно, когда они с Марией убежали, бросили пить, а зачем? Спариваться они ни с кем не собирались, а витаминов и без того хватало.
А что Матай об этом не подумал, ну, что Ника может забеременеть, то может, он того и добивался. Хотел щенков, он сам сказал. Много щенков. А Нике всего двадцать, если она начнет рожать, через три года ее уже может не быть в живых.
И все эти чудесные щенки будут расти как трава в поле, без матери.
Надо что-то делать, если бы не шок от начала сексуальной жизни, в которую ее так бурно ввел Матай, а после от исчезновения Марыськи, она бы сообразила раньше, а так больше суток прошло. Может, уже поздно? Надо попробовать, надо попытаться предотвратить беременность!
Ника вылезла из кровати и на всякий случай сказала, что идет в туалет. Нашла по пути телефон Матая. В ванной набрала Ларим. Пальцы дрожали, сейчас поздняя ночь, но если не попытаться, будет хуже. А так максимум — Ларим разозлится и не станет отвечать.
Ника ждала, гудок за гудком и вдыхала запах спермы, которой были покрыты ее ноги. За сутки она измазалась в сперме, фактически, по уши, так что поздно ее смывать, не поможет.
— Да? — наконец, ответила Ларим.
— Это я, Ника.
— Да, что случилось? — удивилась та.
— Ничего. Я просто хотела узнать… как вы предохраняетесь, чтобы щенков не было? — выпалила Ника.
— А… у тебя что, течка? — зевнув, спросила Ларим, значительно успокоившись.
— Нет.
— А чего тогда ты переживаешь?
— А причем тут течка?
Та снова зевнула и невнятно пробурчала:
— Мы можем забеременеть только во время течки, два дня в месяц — полтора месяца. Другие дни безопасны. Мы никак не предохраняемся, просто избегаем в эти дни половых контактов. Поговори с альфой.
— Да, но как…
— Что как?
Ника прикусила язычок. Получается, глушка не нужна? Это тоже вранье? Вот черт!
Зато можно не волноваться о потомстве.
Она вернулась к Матаю в кровать и спокойно заснула.
Рано утром Ника открыла глаза и сразу вскочила, вспомнив о сестре и о суде.
— Не спеши, волчонок, мы успеваем.
Она протерла глаза — Матай стоял перед ней, но она его не узнавала. Гладко причесанные волосы, белоснежная рубашка, черный костюм и яркий синий галстук. Черные, блестящие ботинки. Одежда облегала его тело, ни оставляя ни малейшей складочки, ни единой неровности, дорогая ткань мягко лежала, как вторая кожа. Это как будто был другой мужчина, и почему-то хотелось послушно застыть перед ним на месте.
