– Ты серьезно?! Слушай, какой он молодец, а? Ну ты-то, сама как к нему относишься? Любишь хоть чуть-чуть?
– По-моему – да, – Симона выдохнула и смущенно заулыбалась.
– Тогда держи его, подруга, Не отпускай.
– Постараюсь.
– Ну, вот и умница! Я очень рада за тебя, Симочка, так хочу, чтобы ты была счастлива!
– Спасибо, родная.
Подруги потянулись друг к другу, обнялись, коснувшись щеками.
– Когда ты хочешь ехать к бабке Билла?
– На следующей неделе, когда Том на практику уедет. Как сейчас Билл?
– Все нормально. Просто переутомление было. Ничего страшного. Скажи сынуле, что в понедельник я им разрешу встретиться.
Симона кивнула.
– Спасибо, Том обрадуется. Ему нелегко, он весь извелся.
– Ничего, самое страшное уже пережили. Теперь просто нужно время для восстановления.
– Да, но потом… – Симона вздохнула и покачала головой
– Сим, успокойся. Мальчишки разберутся. Не маленькие. И не родные братья, если уж на то пошло.
– Я понимаю, но боюсь, что Тома гложет не только это, ты же знаешь…
Хельга достала сигарету из пачки, прикурила, затянулась.
– Он так и молчит про то, что было во время операции?
– Молчит. И именно поэтому мне кажется, что он к этому очень серьезно относится. Как будто он все уже решил для себя. – Симона отпила сок.– Он же никогда ничего от меня не скрывал, а об этом молчит. И я не имею права начинать этот разговор.
– Да. Я до сих пор думаю, что он так и не знает, что говорил вслух. В том состоянии, в каком он был тогда – это неудивительно.
Симона кивнула.
– Я очень надеюсь, что все это они смогут нормально пережить. Но им будет очень тяжело.
– Не только им, ты переживаешь не меньше. Я же вижу.
Симона затушила сигарету.
– А по-другому как? Я переживаю за них обоих. У меня нет никого роднее.
– А по-другому как? Я переживаю за них обоих. У меня нет никого роднее.
Симона зашла домой, и сразу, по обуви и брошенному рюкзаку поняла, что Том дома.
– Привет, родной, – Симона прошла на кухню и чмокнула в щеку сына. Том сидел на диване, поджав ноги, и жевал пиццу.
– Привет, – пробурчал Том с набитым ртом.
– Умница, кушай, – она включила кофе-машин. – Делать на тебя кофе?
– Угу.
– Окей, – и через минуту села напротив Тома.
– Ма, меня отправляют в Мюнхен, – сказал Том и смотрел, как Симона удивленно поднимает брови.
– В смысле?
– Практика, три недели. Двенадцатого числа я должен быть уже на месте, – говорил Том, глядя в глаза маме.
– Тебя же хотели оставить тут, – непонимающе возразила она.
– Все поменяли. Не только для меня, для всех.
Симона понимала, как должен себя чувствовать Том, зная, сколько он не сможет видеть Билла.
– С двенадцатого, говоришь, – она покачала головой. – Сможешь, солнце?
Спросила она, и они оба понимали, о чем этот вопрос.
– У меня нет выбора, ма, ты же знаешь… Я не могу пропустить эту практику, иначе не допустят к итоговым экзаменам по курсу. Ты же будешь его навещать, правда? А потом мне будешь звонить, как он и что?
– Конечно, это даже без вопросов! Я виделась с Хельгой только что, если все будет идти как сейчас, то она дает добро на понедельник – на вашу встречу с Биллом.
Том выдохнул, чуть прикрыв глаза.
– Блин, я так боялся, что не встречусь с ним перед отъездом.
– Ну что ты, все хорошо, У Билла было просто переутомление. И вам действительно необходимо встретиться.
Том кивнул и отвернулся, глядя в окно. Глаза увлажнились, и Симона это заметила. Встала и прижала к себе его голову.
– Все хорошо, Томочка, все с ним будет хорошо. Самое опасное уже позади, ты же знаешь, да?
– Я не представляю, как я буду так далеко… и так долго,– почти прошептал Том.
– Солнышко, тебе некогда будет скучать. Три недели – пролетят, и не заметишь. А там, может, еще неделя-другая и Билла выпишут.
Том шмыгнул носом.
– Я понимаю, ма. Ты только почаще узнавай о его состоянии, хорошо?
– Томочка, ну конечно, не переживай! Ты же знаешь, что Хельга всегда позвонит, если что.
– Я знаю. Прекрасно все понимаю, но я даже тут, вроде бы не так далеко от него, правда – а не могу и дня без того, чтобы к больнице не съездить… Просто постоять там, побыть рядом, походить по парку. И вроде чуть легче становится.
Симона погладила сына по голове.
– Все будет хорошо, родной.
Том, доверчиво глядя маме в глаза, спросил:
– Будет?
– Обязательно, – Симона смогла улыбнуться, стерев слезинку с его щеки.
– Обязательно, – Симона смогла улыбнуться, стерев слезинку с его щеки.
» Привет, котенок! Видел тебя всего два дня назад, а, кажется, что уже месяц прошел. Так время тянется, когда тебя нет рядом. Так всегда было. И всегда так будет.
Билл, солнышко, у меня новость не очень хорошая», – Том оторвался от листа и кивнув самому себе: «Х*евая скорее», – и продолжил писать:
«Прикинь, меня на три недели в Мюнхен на практику посылают. В конце года говорили, что в Гамбурге останусь, а сейчас вот такую мне свинью подложили. Я в шоке, конкретном. Не знаю, как смогу все это время без тебя. Конечно, мы и тут будем видеться не часто, но это же тут, рядом совсем. Я знаю, что 20 минут, и я могу оказаться недалеко от тебя. Хотя бы просто возле больницы. А там? бл*!!» – Том опустил голову, опершись лбом о руку.
– А там? – проговорил он – Там тебя нет… Черт, Билли…
Болело сердце. Том на самом деле не представлял, как сможет столько времени быть вдалеке от Билла. То свидание, которое предстояло в понедельник, не сделает ситуацию проще, и Том это понимал. Понимал, что еще сильнее захочет быть с Биллом после этой встречи. Не было выбора.
Том невольно застонал, поднял голову и снова продолжил писать:
«Я очень-очень скучать буду, Билл. Я уже скучаю, я всегда скучаю. Мне всегда тебя будет не хватать, знаешь? Всегда. Я был вчера у тебя на квартире, зай. Я заплатил за три недели последние и забрал вещи. Как мне кажется, я все забрал. Надеюсь, тебе не придется за чем-то туда возвращаться. Зашел в спальню и вспомнил нашу с тобой самую первую ночь, проведенную вместе».
Том невесело усмехнулся, и сунул ручку в рот, закусив ее кончик.
Нахлынули те ощущения, которые Том переживал тогда, находясь рядом с мальчишкой, от присутствия которого сносило крышу. Том вспомнил, как не смог сдержать слез, когда пытался сделать Биллу укол, вспомнил, как впервые назвал Билла «зая». И как Билл, взяв его за руку, прошептал: «Останься со мной».
Вот тогда почти взорвалось сердце, взорвалось, понимая, что все это не бред. Что Биллу он нужен не меньше, чем Билл ему. Эту ночь он запомнил на всю жизнь.
Никогда и ни с кем до этого он не ощущал такого. Он был рядом. Он слышал его голос, чувствовал его запах, смотрел в его глаза, он видел его улыбку. Иногда даже мог прикоснуться. Чувствуя, как эти прикосновения нужны много больше, чем обычный секс. Это было началом доверия. Началом отношений, которых Том хотел больше жизни.
«Помнишь, зая? Я знаю, что помнишь. Только не знаешь, хотя, наверное, и догадываешься, как я тогда чувствовал себя рядом с тобой. Я же уже тогда тебя любил. Любил так, что просто находиться рядом было для меня огромным счастьем».
Том остановился, глядя на написанное.
– Сейчас люблю еще больше, сейчас я за тебя сдохну, – прошептали губы.
Том встал и вышел на полутемную кухню, не стал зажигать свет. Свет шел от окна. От огней вечернего города. Взял очередную сигарету из пачки и закурил. Он чувствовал, что пальцы дрожат, и чувствовал комок в горле. Он написал правду. И эта правда была обжигающе болезненна для Тома. Он не знал, как бороться со своими эмоциями и чувствами.
И, наверное, впервые подумал, что эта поездка в Мюнхен даст хоть маленькую, но возможность немного отойти от всего этого.
Он докурил и вернулся в спальню – дописывать письмо.
«Нам разрешили встретиться в понедельник, котенок. Я очень боялся, что до отъезда мне не дадут тебя увидеть. Но все хорошо. Мы увидимся через 4 дня. А во вторник я улечу в Мюнхен. Знаю, что должен тебя поддерживать и успокаивать, да? А я, ублюдок, только и делаю, что жалуюсь. Прости, родной, за это. Но я не могу написать, что мне хорошо, если мне реально х*ево без тебя. И мне так не хочется уезжать!!!
