Он охватил взглядом бывшую гостиную, теперь похожую по обстановке на его собственную комнату, прежде чем Билл усадил его на кровать.
– Давай, снимай штаны, – уперся Билл руками в бока, стоя перед Томом.
– Чего? – не понял тот.
– Том, не строй из себя целку! Штаны снимай, говорю! Грязные, во-первых, а во-вторых, хочу на твою ногу посмотреть.
Том выдохнул.
– Как скажешь… – и под пристальным взглядом Билла начал расстегивать ремень на штанах.
– Помочь? – с улыбкой предложил Билл, Том бросил на него злой взгляд.
– Сам как-нибудь.
– Ну, ты – как-нибудь, а я бы – бережно, – почти прошептал Билл, и Том зарычал.
– Заткнись, Билли.
– Уже, – он смотрел на пальцы Тома, которые расстегивали молнию. Потом сам взял Тома за руку, приподнял с кровати и сдернул с него джинсы, тот только охнуть успел.
– Не бзди! Трусы я тебе оставлю.
– С*ка, – прошипел Том, поочередно приподнимая ноги, с которых Билл стягивал джинсы.
– Знааааю, – Билл отшвырнув штаны, присел перед Томом и коснулся больной лодыжки. Том замер.
– Ты знаешь, а она здорово опухла, – Билл аккуратно стянул с его ноги носок. Том и не дышал, лишь закусил губу, чтобы не заскулить от боли и от нежных прикосновений.
– Ваш диагноз, доктор? Сколько мне жить осталось? – выдавил из себя Том.
Билл снял второй носок и с видом профессионального травматолога пояснил:
– Вот смотри, – его пальцы нежно нажимали на ногу в самом низу. – Вот тут нет опухоли, а тут, – пальцы перекочевали на другую ногу, – вот тут есть. Больной, однако, недолго вам осталось.
– Дурак, – сказал Том и добавил, – ой! – когда Билл надавил чуть сильнее.
Неожиданно Билл отпустил его ногу и, подцепив края своего свитера, стянул его с себя. Том с бьющимся сердцем смотрел, как разметавшись, волосы Билла волнами вернулись на худенькие плечи. В груди заныло. Билл швырнул свитер на постель, и он упал, касаясь руки Тома, который все больше впадал в транс, заворожено глядя на него.
– Ты уверен, что это просто растяжение? – нежные, но такие настойчивые пальцы мяли лодыжку, и это вызывало боль, смешанную с наслаждением.
– Я надеюсь, – тихо ответил Том, и Билл опустился на колени перед ним.
– Может перетянуть нужно, а? Очень болит? – поднял лицо к Тому, взгляд задержался на его влажных висках. – У тебя испарина, сними свитер. Жарко же.
И Том, как зомби, молча повинующийся приказам, снял свитер, оставшись в белой майке, которая так выгодно оттеняла его красивые плечи. По этим плечам прошелся взгляд Билла, и у него так сладко заныло внизу живота.
Он на мгновение закрыл глаза. А потом, не сразу осознав, что делает, взял руку Тома, ту, на которой была содрана кожа. Развернул ее ладонью вверх, погладил пальцы.
– Надо было промыть, – сказал зачем-то, глядя на рану, а потом прижался к теплой ладони губами. Том рвано вдохнул, зачем-то вцепившись свободной рукой в плечо Билла.
– Нет, – прошептал, когда смог наполнить густым воздухом легкие. – Не надо…
Вот только, вырвать свою руку из теплых пальцев Билла, сил уже не было.
– Пожалуйста, – он зажмурил глаза, чувствуя, как жар охватил все его существо. – Билл, нет!
А Билл молчал, все так же нежно касаясь губами ладони Тома и физически чувствуя, как тот плавится, от этих прикосновений.
Потом придвинулся ближе и оказался между коленей Тома, почти лицом к лицу. Так, что Том почувствовал тепло, исходящее от кожи Билла, даже не касаясь ее.
Рука, без раздумий, легла на теплую шею, под дрэды. И губы коснулись вздрогнувших губ.
– Нет, – еле слышный шепот, но нет сил отпрянуть или оттолкнуть. Нет. Сил.
У Тома кружилась голова, и казалось, что свело все тело, каждую мышцу – до боли, до судорог.
Билл сжал пальцами шею Тома, едва касаясь губами его губ.
– Почему – «нет»? Почему? – от горячего шепота в губы, хотелось стонать. – Томочка, родной, хороший мой, я же вижу! Я вижу, ты хочешь меня, не меньше, чем я тебя. Мальчик мой. Не отталкивай, я тебя очень прошу, не надо. Просто делай то, что хочешь. Или позволь мне. Я уже с ума схожу, Том. Мне крышу рвет так, что я скоро выть начну. Пойми ты, наконец, не могу я так больше. Не могу! Пожалуйста, обними меня. Слышишь? Я этого так долго ждал, Том!
Билл прижался к губам, провел языком между ними и, почти сразу, ладонь Тома легла на затылок брата, хотя, скорее вцепилась, сгребая в кулак волосы – и он ответил на поцелуй. Не мог сейчас по-другому, не было сил поступить иначе.
Ответил, впустил такой горячий, нежный, влажный язык и мир исчез, совсем, как будто и не было его никогда.
Они целовались яростно, жадно, до укусов, до жалобных стонов, до металлического привкуса во рту, понимая, что это уже кровь, только чья она было не понятно, да и не важно.
Том был как во сне. Он не контролировал себя и свое состояние. Пульс зашкаливал, нагоняя давление в каждую клеточку измученного желанием тела. Его руки, пальцы, губы и язык делали то, что так хотели сделать с Ангелом в течение полутора месяцев, пока они были врозь. И Том сейчас не был им хозяином. Он не мог остановиться.
Это желанное ощущение штанги в языке Билла заставляло забыть, кто ты и где находишься. И что творишь.
Билл ласкал шею Тома, скорее неосознанно, впиваясь до боли в нее, вторая рука оглаживала его плечи и грудь, иногда поднимаясь вверх по шее и щеке, или лаская руку Тома, державшую его за волосы. На ней был браслет, и Билл его чувствовал. Потом он поднял на Томе майку, и горячая ладонь прошлась по кубикам сведенных мышц живота, поднялась вверх, цепляя пальцами бусинки сосков.
Том стонал, ему казалось, что они еще никогда так с Биллом не целовались, с таким накалом эмоций, с таким остервенением.
Вторая рука Тома была у Билла под футболкой на спине, он не помнил, когда ее туда просунул, но теперь сжимал теплую кожу, а Билл улыбнулся. Его рука скользнула вниз по животу Тома, и легла поверх боксеров на возбужденный член, пальцы ощутили пульсирующее напряжение. Тому эта ласка отдалась в мозгу взрывной волной, мощным выбросом адреналина, добивающим остатки воли и разума. Он оторвался от губ Билла и с протяжным стоном откинул голову, а потом сквозь зубы втянул в себя воздух.
– Перестань, – то ли простонал, то ли прорычал он, – Билл, не надо, прошу…
А Билл, лаская его через ткань, целовал чуть шершавый подбородок и шептал сквозь поцелуи:
– Я люблю тебя, маленький. Позволь, позволь, пожалуйста. Просто расслабься. Просто люби меня. И дай любить себя. Тебе же это нужно – я вижу, я чувствую. Ты мой, Том. Ты – МОЙ. И сделать с этим ничего не можешь. И я не могу… Без тебя, Том, не смогу. Скажи, что ты меня тоже любишь, Том! Скажи, родной. Мне надо…
– Ты знаешь, ты это знаешь, – выдохнул Том, – да, я люблю тебя, люблю!
Билл заскулил, и, приподнявшись, прижался к приоткрытому Томкиному рту, вылизывая его, цепляясь языком за его пирсинг, и лаская его губы и язык своим. Влага рта, нежная и желанная, вызывала экстаз, такой, что можно было потерять сознание только от этого. Но Билл смог оторваться от единственных губ в мире, целуя которые, хотелось плакать от счастья.
– Спасибо, родной, – прошептал он, и Том открыл затуманенные наслаждением глаза, и они несколько секунд смотрели в вот опьяненные любовью и страстью лица друг друга.
А потом Билл снова прижался губами к подбородку Тома. Губы опускались все ниже, и Том одной рукой опершись на кровать за спиной, все так же держал Билла за волосы, не в силах разжать пальцы.
Задрав майку на Томе, Билл теперь целовал его грудь, вылизывал соски, чуть кусая их и засасывая. Он сам тихонько постанывал, не в силах сдержать в себе рвущиеся наружу эмоции, и слышал, как Том шипит и стонет, рычит и скулит от сумасшедшей нежности, которую дарил ему Билл.
Билл смотрел на открытые губы Тома, на его пирсинг, которого тот иногда касался языком, и душа разрывалась от счастья и дикого восторга – он с Томом, он любит его. Он снова может быть с ним…
