— Семьсот метров заминировали, в данный момент как раз провода подключаем к подрывной машинке. Вы бы убрались с дороги на всякий случай, первая авиабомба в десяти метрах прикопана, аккурат под передовым бронетранспортёром.
— Грузитесь в машину и вставайте в конце колоны предпоследними. Начинанием движение. Немцы должны появиться в течение двадцати минут, нужно успеть занять позиции.
Колонна двинулась дальше, с присоединившимися к нам сапёрами и поддельными жандармами. Пока мы ехали эти семьсот метров заминированной дороги, то последний грузовик, несколько раз останавливался и высаживал пятёрки мотострелков с пулемётами и автоматами. Они бежали на обочину, отходя в поле метров на сто пятьдесят-двести, и занимали позиции. Ближе нельзя, и так подрывом и взрывной волной достаться может.
Проехав заминированный участком, мы стали оставлять за собой каждый сто метров по танку и по два-три бойца, которые занимали позиции на обочине. Потом оставили миномётчиков и оставшихся мотострелков как раз у позиций противотанкистов. Освобожденные грузовики, под командованием Малкина оставив нас, свернули в поле и двинули к лесу. На дороге осталась только бронетехника, а на обочине залегли бойцы.
Я спокойно стоял у открытой двери своего штабного бронетранспортёра и наблюдал, как проехал передовой дозор штаба корпуса усиленный бронетранспортёром, и ожидал основную колонну, чувствуя, как меня сверлит напряженный взгляд радиста в кузове 'Ганомага'. Дело в том то сапёр ответственный за подрыв находится в окопчике рядом с позицией одной из пар снайперов, имеющих радиосвязь. Так что мой радист должен отправить в эфир определённый сигнал, ну а те предадут команду подрывнику, что бы он рванул заминированный участок дороги.
— Едут, товарищ капитан, — негромко сказал водитель бронетранспортёра.
Он развалился на сиденье и делал вид, что спит, а сам сквозь прищуренные веки напряженно следил за дорогой. Пулемётчики что пока сидели на лавках в кузове напряглись, ожидая сигнала встать за пулемёт.
— Да ты прав, появились первые штабные машины, вот и бронетранспортёры охраны вижу, — пробормотал я.
Почувствовав некоторые позывы мочевого пузыря, я отошел к обочине и немного спустившись, стал спокойно справлять нужду, зная, что меня, разглядывают противотанкисты и пулемётчики на позициях. Они находились чуть левее и в их зону ответственности мы не попадали, одним словом не должны попасть под дружественный огонь. Вернувшись обратно, в это время как раз мимо проходила рычащая моторами колонна, я положил руку на открытую дверцу и, посмотрев назад, за корму бронетранспортёра, стал наблюдать, как немцы въехали на заминированный участок и с лёгким подъёмом и поворотом начали преодолевать его. Пользуясь тем, что дорога была качественно подремонтирована, некоторые машины прибавляли скорость и штабная колонна начала растягиваться, что мне категорически не понравилось.
— Готовность, — негромко скомандовал я.
Радист тут же передал в эфир сигнал готовности, продолжая напряжённо следить за мной. Как только передовая машина доехала до конца заминированного участка, я кивнул и скомандовал:
— Подрыв.
Напряженно наблюдая за колонной, мне пришлось ожидать три секунды, пока вдруг дорога не встала дыбом, раскидывая в сторону остатки техники и то, что когда-то было людьми. Бронетранспортёр пошатнуло взрывной волной, да и мне пришлось сделать пару шагов назад, закрывшись рукой. Грохот подрывов не заглушил стрельбу пулемёта моего 'Ганомага' пулемётчики уже азартно били по ближайшим штабным машинам. Я тоже решил поучаствовать в этом благом деле и, перекинув автомат на грудь, открыл огонь по легковому 'Опелю', что встал посередине дороги. Как раз начали открываться двери, но пассажиры не успели его покинуть. Выпустив в легковушку весь магазин, я перезарядился и крикнул радисту:
— Воронину вперёд!
Поправив автомат, я вскочил на подножку 'Ганомага' и осмотрелся. На моих глазах танки двинули вперёд, подминая машины и давая успевших их покинуть немцев. В трёхстах метрах горело два грузовика. Один был разукомплектован взрывом, видимо работа противотанкистов. На моих глазах осколочный снаряд попал в легковушку, в стороны разлетелись обломки и ошмётки пассажиров. Было слышно треск стрельбы зенитчиков, но они стреляли, куда-то за поворот дороги, по невидимым мне целям, а гаубицу я не слышал, грохот боя заглушал.
В это время мимо пронеслась одна из наших 'четвёрок' покачиваясь на подминаемой под гусеницами технике, и что уж говорить на ещё живых людях.
— Приказ Малкину, на возвращение, — скомандовал я радисту. — Всем остальным приказ 'Реверс'.
— Есть приказ 'Реверс'.
Бой ещё продолжался, однако перевес в тяжёлой бронетехнике сказался, очаги сопротивления гасли один за другим. Наши танки буквально сметали огнём и гусеницами любые попытки сопротивления, добивая остатки штаба.
— Вот сволочи! — воскликнул я, разглядев, как в пятистах метрах от нас вдруг вспыхнула одна из 'четвёрок'.
Подожгли её пехотинцы из комендантской роты, однако идущая следом 'двойка' смела солдат с дороги огнём из пушки и пулемётов, позволив экипажу этой машины покинуть её и укрыться на противоположной обочине. Кажется, один их танкистов был ранен, ему помогали товарищи.
Отойдя от бронетранспортера, я подошёл к расстрелянному мной 'Опелю', пулемётчики перезарядившись, меня страховали. Внутри оказали офицеры, трое были мертвы, включая водителя, но один майор-артиллерист был ещё жив, хлюпая кровью в лёгких. Заметив мою тень, остановившуюся у открытой двери, он поднял взгляд смертельно раненого человек. С интересом осмотрев его, я под взгляд майора поднял с пола портфель, отряхивая его от крови, на полу была целая лужа, и направился обратно. К колонне уже спешили бойцы собирать документы и удостоверения. На шмон отводилось всего десять минут, пока наши машины едут от места укрытия.
Потом была дикая спешка с уходом. В санитарную машину грузили раненых, к другим машинам цепляли пушки, грузили миномёты и пулемёты. Однако, не смотря на это бой в конце колонны ещё продолжался. Там слышались хлопки танковых пушек. Куда-то туда били зенитки с высотки, а так же наша гаубица, корректировал её лично командир артиллеристов.
Вдруг по колонне пронеслось оживление, повернувшись, я заметил, как четверо ошалевших бойцов тащат ко мне немца, с изумлением разглядев на его штанах красные генеральские лампасы:
— Товарищ капитан, мы генерала взяли, — крикнул командир пятёрки мотострелков сержант Гузя.
— Маладца, — улыбнулся я и тут же поправился. — Молодцы бойцы. Хвалю за службу. Грузите его в штабной бронетранспортёр, сейчас отходим.
Уйти мы смогли фактически чисто, танкисты прикрывали наш отход, по пути к нам присоединились грузовики с зенитной батареей и машина с гаубицей на прицепе. Чуть позже нас догнали танкисты, и мы увеличили скорость движения, пытаясь за световой день уйти как можно дальше.
Операция закончилась полной нашей победой, но вот потери были. Восемнадцать человек мы потеряли убитым и ранеными, при этом уничтожив из засады, внезапным ударом около трёхсот немецких солдат и офицеров. Было подтверждено уничтожение двух генералов. Одного взяли в плен.
Из некоторых машины в колонне слышалось улюлюканье, которое не прекращали командиры, некоторые присоединялись к бойцам.
— Как дети, — с легкой улыбкой покачал я головой.
Из кольца поисков мы успели вырваться, даже от поднятых самолётов разведчиков смогли укрыться в лесу и, дождавшись темноты, двигались потом всю ночь. Под утро, мы встали лагерем на опушке огромного лесного массива, углубившись в него всего метров на пятьдесят, только чтобы технику укрыть.
На отдых я дал всего шесть часов, и в десять утра поднял бойцов, приказав готовиться к выдвижению, нам нужно уйти подальше. Пока творилась суета вокруг я, потягиваясь, вышел из бронетранспортёра и подошёл к свежему на вид Малкину.
— Я тут окунуться успел, — сказал он. — Речка рядом, метрах в трёхстах по лесу течёт. Мне бойцы Путянина сообщили, вот я и сбегал. Вода ледяная, не прогрелась ещё, бодрит.
