В кабинете Валлиуса оказался не только сам Брайон, но и еще несколько человек: принц Арчибальд, выглядевший так, словно не спал уже неделю; какой-то незнакомый рыжеволосый врач в светло-лиловой форме — кажется, такую носили неврологи; и Дайд, напоминающий зеленое и совершенно невредимое дерево, случайно оставленное лесорубами среди поваленных.
— Доброе… — начал Берт, но запнулся, наткнувшись на мрачные взгляды присутствующих. — М-да. Вызывал, Йон?
— Да, — кивнул главный врач, — решил собрать всех, чтобы Равену не пришлось повторять свой отчет дважды или трижды. Остальные уже в курсе. Берт, для тебя — перед тобой архимаг Равен Пирс, главный специалист по неврологии в Альганне. Равен постоянно работает в Приме,[7] прибыл вчера вечером к нам по моей просьбе. Всю ночь и утро обследовал Эн и готов высказаться. Равен, перед тобой архимагистр Бертран Арманиус, ректор Высшего магического университета Грааги и опекун Энни.
Оба представляемых мужчины склонили головы.
— Берт, — продолжил Валлиус, — садись, вон стул свободный. Вряд ли отчет Равена будет кратким.
Невролог кивнул и, дождавшись, пока Арманиус сядет, заговорил:
— Для начала хочу уточнить: произошедшее — уникальный случай. Все случаи потери памяти посредством магических ошибок уникальны, но этот особенно, так как мы столкнулись с родовой магией императорской семьи. Человеческая память — не книга, но, если сравнивать именно с книгой, сейчас мы имеем дело с практически чистыми листами. Почему «практически» — потому что кое-какая память у айлы Рин осталась. Она помнит, как говорить, ходить, держать столовые приборы и так далее. По идее, при подобных магических ошибках человек должен превращаться в растение, но у айлы Рин остались базовые навыки для жизни, уничтожены лишь ее воспоминания. К примеру, я узнал у Брайона, что раньше, до потери памяти, айла Рин терпеть не могла куриную печень. И когда сегодня утром по моей просьбе из столовой подняли тарелку с печенью, пациентка скривилась от одного только запаха и наотрез отказалась это есть. Таким образом, мы можем сделать вывод о том, что личность ее не утеряна, по крайней мере, в вопросах чувств и предпочтений. И, как я уже говорил, она помнит то, что делала каждый день и что было доведено до автоматизма. По сути, никто из нас с вами не задумывается о подобных действиях, — все мы помним, как ходить, говорить и так далее. Более сложные навыки утеряны.
Равен на пару секунд замолчал, переводя дух, а остальные, кажется, не дышали вообще.
— Обычно подобные признаки сохранения личности при отсутствии воспоминаний — хороший знак. Но в нашем случае это не имеет большого значения. В настоящий момент существует десять уникальных методик возвращения памяти и, соответственно, десять упражнений для того, чтобы определить, какая из них более эффективна. Айле Рин не подходит ни одна. У меня сложилось впечатление, что ее разум попросту отталкивает все, что пытается до него дотронуться. Полагаю, это следствие соприкосновения с родовой магией Альго, — извиняющимся тоном произнес Пирс, словно был виноват в подобном факте. — На сознании пациентки будто бы висит замок или стоит невскрываемая печать. Я здесь бессилен, впрочем, как и остальные мои коллеги.
Тяжелая гнетущая тишина повисла в кабинете — словно топор над головой осужденного.
Первым заговорил Арчибальд:
— То есть Эн так и останется ребенком?
От отчаяния в его голосе Берту стало не по себе.
Равен покачал головой.
— Нет, ваше высочество. Она постепенно будет взрослеть. Сейчас она ребенок, потому что в ее голове нет никаких воспоминаний, то есть нет жизненного опыта, но бытовые навыки сохранены, и по мере наработки новых воспоминаний айла Рин станет обычной девушкой своего возраста. Но я категорически не рекомендую ей заниматься магией. Конечно, это только теория, но я уверен в своем выводе — если она станет напрягать магический контур, особенно под воздействием артефактов, это активирует в ней замершую родовую магию Альго и убьет сознание целиком.
Невролог вновь замолчал.
Валлиус сидел за столом, опустив голову на ладони, и Берт вдруг осознал, что никогда в жизни не видел его в настолько убитом состоянии. Впрочем, Арчибальд выглядел не лучше, хоть и не опускал головы. Но ему и по статусу не положено этого делать.
Один Дайд не изменился в лице. Именно он и спросил, проскрипев на весь кабинет:
— Что значит — убьет сознание целиком?
— Это значит, что пациентка из человека превратится в растение. Перестанет воспринимать информацию, будет лежать в постели и пускать слюни. Так что никакой магии.
— Что вы рекомендуете сейчас для нее, архимаг? — спросил Арманиус, усилием воли подавив в себе резкое желание вскочить и начать швырять что-нибудь в стену.
— Я рекомендую ей жить дальше, — ответил Равен. — Я уже говорил с ней, объяснил, что она никогда ничего не вспомнит. Не сказать, чтобы она расстроилась, — просто не понимает толком, что это значит. Сейчас, я полагаю, стоит отпустить девочку из госпиталя домой, пусть встретит праздник не в больничных стенах.
— У нее нет дома, — произнес Арчибальд. — Она живет в общежитии.
— В общежитие точно не стоит. Ей нужно быть рядом с тем, кому она доверяет. Судя по тому, что она мне говорила, этим человеком являетесь вы, архимагистр Арманиус. Большую симпатию она испытывает и к вам, Брайон, а также к своему другу Рону Янгу. Вспомнить она, конечно, ничего не может, но чувства остались при ней.
— Откуда у Эн чувства к тебе, Берт? — спросил его высочество холодно, поворачиваясь лицом к Арманиусу. — Ты можешь это объяснить?
И только ректор открыл рот, чтобы ответить кратким «нет», как наконец очнулся Валлиус.
— Так, господа хорошие, — сказал он, поднимая голову — на лбу были красные отпечатки пальцев, — я думаю, Равена стоит отпустить, мы его достаточно мучили. Гектор, ты не против? Или у тебя остались вопросы?
— Нет. Мне все ясно, — невозмутимо ответил Дайд. — И я тоже пойду, пожалуй.
— Отлично, — кивнул Брайон. — А его высочество и Берт задержатся.
— Тогда и я задержусь. — Дознаватель, уже начавший вставать, вновь сел. И, чуть помолчав, добавил: — Кто-то же должен остановить его высочество, если он решит придушить архимагистра.
Валлиус и Арчибальд усмехнулись, а Арманиус удивленно поднял брови. Надо же… Кажется, у этого мрачного типа есть чувство юмора.
Когда Равен Пирс ушел, напоследок что-то негромко сказав главврачу, его высочество вернулся к прерванному разговору.
— Я все-таки хотел бы знать, с чего вдруг у Эн спустя две недели со дня знакомства появились какие-то чувства к Берту, которые позволили ей доверять ему. — Арчибальд по-прежнему говорил ледяным тоном, явно сдерживая эмоции усилием воли. — Последнее время мы виделись с ней регулярно, и я не замечал в Эн особой любви к Арманиусу.
Йон вопросительно посмотрел на Берта, поднимая брови, — сам, мол, выпутывайся. Дайд же с интересом изучал то ректора, то принца, хотя в его случае интересом было скорее легкое, даже ленивое любопытство.
Что ж, по крайней мере теперь Берту не придется объяснять ему то, что он хотел объяснить утром, во время и после допроса, — про соперничество между собой и Арчибальдом. Дознаватель далеко не дурак, сам все понял.
— Дело не в сроках, выше высочество, — сказал Арманиус спокойно. Ссориться или, не дай Защитник, драться с принцем он не желал. — Я не могу ответить за Эн, я не она. Но могу предположить, что речь идет о… детской влюбленности.
Йон кашлянул и вытаращил глаза, Дайд удовлетворенно улыбнулся, откидываясь на спинку стула, а Арчибальд сильно помрачнел.
Берт не имел ни малейшего понятия, прав ли он в своем предположении, но что еще это могло быть? Не великая же любовь, начиная с того дня, когда он назвал Эн недостойной. Ей ведь было шестнадцать. Детская влюбленность, конечно. Только вот откуда она взялась, если на вступительном экзамене он повел себя настолько недостойно?
