'Что ж, видно, настало время сдохнуть, только прихвачу с собой пару-тройку ублюдков', - подумал я, в свою очередь выпрастывая на свет божий тесак и делая несколько вращательных движений, чтобы размять кисть.
Телогрейку я скинул, она бы явно сковывала движения. От кепки тоже избавился, 'банданы' достаточно. Стальной, криво усмехнувшись, тоже скинул ватник, поводив плечами, а шапку передал стоявшему сзади подельнику. Силен бык, только и у меня имеются свои аргументы. Чай, не бороться с ним собрался. Легкого морозца я не чувствовал - адреналин разогнал кровь, и теперь я ждал, когда Коля сделает выпад первым, чтобы поймать его на контратаке, но в этот момент произошло нечто непредвиденное. Снова скрип снега под множеством ног, недоуменные взгляды урок за мою спину и, обернувшись, я увидел вставшую позади меня толпу. Мать моя женщина, это ж политические и мужики! И на глаз тоже где-то человек пятьдесят. У каждого в руках какой-то предмет, которым можно при желании нанести тяжелые увечья. А впереди не кто иной, как Олег. В своих неизменных очках на носу, но с решительным лицом и штыковой лопатой в руках он смотрелся и грозно, и нелепо одновременно.
Эта сцена мне напомнила завязку моего любимого фильма 'Банды Нью-Йорка', и если выбирать из двух главарей, то я видел себя в роли 'Святоши' Валлона, подло зарезанного подкравшимся сзади Биллом 'Мясником' Каттингом. Но я уж постараюсь подобной оплошности не допустить.
- Опа, это че, бунт на корабле? - вякнул все тот же урка, что восхитился моей смелостью в начале толковища.
- Никшни, Жиган! - осадил его Стальной и, уже обращаясь ко мне, сказал. - Надо же, сумел собрать этих никчемных упырей... Надеешься, что они спасут твою гнилую шкуру? Да они разбегутся, едва только увидят, как твои кишки вываливаются на этот снег.
Надо сказать, что я отнюдь не был уверен в том, что мои нечаянные помощники и впрямь не дадут драпака при виде грозящей им смертельной опасности. Однако решительный вид Олега и еще нескольких союзников, среди которых, к своему огромному удивлению, я приметил даже Ройзмана, жавшего мне утром руку. А рядом с ним совсем молодой парень, не иначе, тот самый Петя, с виду совершеннейший доходяга. Как там у поэта... 'Юноша бледный со взором горящим'. Левая кисть забинтована, видно, на ней Валет и ломал ему пальцы. Жаль будет, если погибнет во цвете лет. С другой стороны, лучше сгинуть в бою, чем на торфоразработках или тем паче быть замученным урками-антисемитами.
- Хочешь выпустить мне кишки? Что ж, попробуй, - хмыкнул я, надевая на пальцы левой руки заледеневший кастет.
Несколько секунд прошли в молчании и обмене взглядами, и вдруг, заорав так, что у меня чуть не заложило уши, с отчаянным воплем: 'Сдохни, сука!' и выпученными глазами, Стальной прыгнул вперед. Лезвие топора просвистело в сантиметре от моего уха, не уклонись я вовремя - быть мне как минимум одноухим. Это в лучшем случае, в худшем - Стальной разворотил бы мне череп. Большая удача, что удар был косым, и лезвие, минуя ухо, не вошло в мое плечо.
Ответить я не успел - соперник быстро отпрянул и снова ринулся на меня. В этот раз я прочитал его действия на шаг вперед. Новый уклон, взмах 'мачете', а в следующее мгновение отсеченная кисть Стального с зажатым в ней топорищем валится мне под ноги, а из обрубка брызжет кровь, окропляя красным утоптанный снег. Великан, басовито воя, словно смертельно раненый медведь, безуспешно пытается остановить кровотечение, зажав обрубок пальцами левой руки.
'Мочи сук!' - разносится в стылом воздухе. Толпа урок темной волной несется вперед, а навстречу ей - такая же темная волна с криком: 'Бей блатных!' Мы со Стальным посередине, где через секунду схлестнутся две небольшие армии, и я понимаю, что без трупов не обойдется, а потому уж мне-то миндальничать не пристало. Я не допущу повторения прошлого раза, когда оставил Валета и его подельников в живых. Лезвие моего тесака вспарывает живот вопящего Стального и, как он и обещал, внутренности вываливаются на снег. Только не мои, а его. Хорошая сталь у моего тесачка, спасибо Семочко, уважил так уважил.
Смотреть, как этот лагерный Голиаф корчится в предсмертных судорогах, было недосуг. На меня уже несся не кто иной, как Валет, бежал молча, поскольку орать с забинтованной челюстью весьма затруднительно, только пар из ноздрей вырывался, как у хорошего скакуна. В руках он сжимал деревянный кол, но острие его вроде как обито жестью. Челубей, тоже мне, доморощенный!
Шаг в сторону, удар тесаком наотмашь - и лезвие с хрустом входит аккурат над переносицей, снизу вверх, уходя в лобовую долю. Входит глубоко, чуть ли не до середины. Все, напоровшийся словно на невидимую стену Валет уже не жилец. Он и сам, похоже, это понимает. Косится на меня, только уже не зло, а обреченно, а из глаз, словно в фильме ужасов, кровь сочится.
Лезвие выдернулось не без труда, только после этого освобожденное от инородного предмета тело урки осело вниз. Переживать некогда, блатные, которым терять уже нечего, понемногу теснят наших. Многим из моих союзников, наверняка, и драться раньше не приходилось, а тут сразу такая бойня! Но они тоже молодцы, не сдаются, понимают, что пощады не будет, либо они, либо воры. Мужики, конечно, больше пользы приносят, это в большинстве люди от сохи, привычные к потасовкам, да и физически покрепче, не то что интеллигенция. Хотя и среди политических вон вроде бы парочка репрессированных военных. А осатаневший Олег лопатой машет так, что никто не рискует к нему даже приблизиться. Даже связка Ройзмана и Пети не сдается - один палкой отмахивается, второй - каким-то железным костылем. Вон как удачно Петя, несмотря на свой хлипкий вид, заехал какому-то урке по скуле, тот сразу в сторону откатился, держась за лицо.
А это кто? Ага, Копченый, машет кувалдой без устали. Вон кому-то из наших черепушку разворотил. Вы же, мать вашу, чифирники конченые, откуда у вас, уголовников проклятых, только силы берутся?! Или это тоже - адреналин?
С Копченым церемониться не стал, подсек коленное сухожилие, блатарь резко осел вниз, тут же бывший комбриг из 5-го отряда вонзил ему в грудину сделанную из напильника заточку. Все, был Копченый, да весь вышел.
Мое вмешательство резко перевесило чашу весов в нашу сторону. Взмах тесаком, удар кастетом, тесак, кастет, тесак, кастет... Настоящая кровавая жатва. Адреналин просто кипел в крови, я совсем не чувствовал усталости, хотя изначально был уверен, что надолго меня не хватит. Вокруг, словно срезанные снопы, падали тела, с криками, стонами, а порой и беззвучно, напоминая скинутые с постамента памятники, которые в 90-е годы принялись рьяно сносить в России, а в бандеровской Украине - после 2014-го. Кто-то, истекая кровью, выл, катаясь по снегу, кто-то пытался подняться, и тут же получал новый удар, теперь уже падая и затихая навсегда.
Раньше мне казалось, что кровавая пелена в глазах - всего лишь красивый литературный термин. Даже в чеченскую, когда случалось с ножом кидаться на врага, я сохранял хладнокровие. Сейчас я почти ничего не соображал, вид крови буквально ввел меня в исступление. Я бил, колол, рубил, с трудом различая, где свои, где чужие, каким-то чудом уворачиваясь от ударов, которые должны были стать для меня смертельными или как минимум покалечить. Скольких я уложил? А черт его знает. 'Звучал булат, картечь визжала, рука бойцов колоть устала...', - вспомнились еще с детства знакомые строки.
...Первый выстрел в горячке драки никто не услышал. После второго люди стали приходить в себя, останавливались, тяжело дыша, озирались вокруг. А тут еще взвывшая сирена окончательно привела людей в чувство. В луче прожектора, разрезавшем ночной сумрак, картина бойни выглядела устрашающе.
- Стоять, мать вашу! Руки в гору!
Щелканье затворов винтовок окончательно привело всех в чувство. Я отбросил в сторону тесак, кастет, соскользнув с пальцев, упал в снег. Туда же соскользнула и перевязь, ни к чему палиться раньше времени. Хотя и жалко экипировку, с ней я был настоящей машиной для убийства. Только уже, похоже, бойня закончилась. Поднял руки, остальные участники резни последовали моему примеру, понимая, что с лопатами и кольями бросаться на винтовки подобно самоубийству. Полтора десятка стволов смотрели на нас, готовые в любой момент выплюнуть смертоносные кусочки свинца, и никому не хотелось принять их в себя. Краем глаза увидел, что Олег поднял одну руку, вторая висит безжизненной плетью. Жив - и то хорошо, а кости, даст Бог, срастутся. Вон и Ройзман с Петром тоже живы. Вовремя я пришел на подмогу, иначе наших могло полечь куда больше.
