А сейчас пора убираться отсюда, пока я еще могу себя контролировать.
Рыжий ответил на звонок сразу. Удивился, но телефон подруги, что была с ним на вечеринке в Черехино, а до этого уже одарила меня вниманием на его даче, дал. И даже посоветовал не борзеть и помнить, кто кому должен. А еще не быть сволочью и купить девчонке что-то сладкое и сигареты. К черту! Как будто мне было до того.
Подруга жила в общаге, узнала и приняла меня сразу. Я знал, что она официантка и работает в баре, но все равно не слушал ее оправдания, когда она, посмеиваясь и рассказывая, как перебивается с хлеба на воду, выуживала из моих одеревеневших под ее взглядом пальцев денежную купюру: «Вот, возьми на сигареты, а еще купи себе чего-нибудь». Зато сразу перешла к делу, понимая, что мне от нее нужно. Не требуя внимания и нежности, в этой низкой, бесчувственной игре повела сама. После, попробовала напоить чаем и накормить, но я развернулся и ушел, почти ненавидя ее за доступность. За то, что с ней все было так легко и просто. В первый раз чувствуя себя мерзко и гадко оттого, что не смог получить желаемого. Как будто незнакомое чувство, глубоко спрятанное внутри, не позволило ощутить себя живым. Как будто предал что-то, чему не мог дать название.
Наш дом в Черехино стоял непривычно темен и тих. Я знал, что скелетина, находясь в доме одна, всегда оставляла зажженными лампы в холле первого и второго этажа в надежде, что тени высоких и новых стен не украдут ее у отца. Трусиха. Сейчас же в окнах было темно. Свет горел лишь на кухне.
— Уже вернулся? — отчим встретил меня приветливо, помешивая деревянной лопаткой ужин, который готовил на плите. Я всегда удивлялся, как легко матери удавалось руководить мужем. А впрочем, кажется, он сам был не против. Кто их знает. Но именно с появлением Бати в наш с матерью дом пришел уют и ощущение полной семьи. Становясь старше, я все больше хотел свободы, но все еще нуждался в этом чувстве домашнего очага. — Поздно ты.
Я бросил сумку у стены, сел на стул и вытянул ноги перед собой. Взяв со стола хлеб, рванул зубами корку. Молча прожевал и только после ответил.
— Да как всегда. Школа, тренировка. Потом потусили с ребятами в городе. Нормально все, Батя. Что готовишь?
— Картошку жарю, тебе как? Сойдет? Нет настроения что-то выдумывать. В холодильнике есть сыр, ветчина. Обойдемся простым сегодня.
— Вполне. Пахнет аппетитно.
Да, отчим умел готовить, а я был голоден, как зверь. И как всегда, когда думал о голоде, вспомнил скелетину. Мне вдруг отчаянно захотелось увидеть ее, даже зная, что она не спустится вниз. Только если мать к ужину позовет.
— Кстати, Батя, где наш директор? Спит? Снова хлебозавод в шеренгу строила?
— Нет. В торговый центр уехала, скоро вернется.
— Одна? — не сказать чтобы я удивился, но это было за рамками правил. Мать не любила одиночества, так же как я. — Что-то на нее не похоже, — заметил лениво, — да и на тебя тоже. Батя, не темни.
Отчим поспешно отвернулся, отошел от плиты к столу, чтобы нашинковать лук. Застучал ножом по доске.
— Нет, не одна, с Настей.
— А-а, — это уже было интересней.
— За платьем уехали. У вас в школе вроде как праздник намечается, вот Галя и решила…
— Ясно.
— Стас, — голос отчима остановил меня уже на пороге кухни. — Надеюсь, ты не против?
Черт! И почему такое виноватое лицо? Он же о своей дочери говорит! Смешно. Кто как не он должен заботиться о ее шмотках.
— О чем ты? — а впрочем, это не было моим делом. Насколько это было нужным ему, я понял, едва увидел Эльфа впервые.
Но отчим уже отвернулся. Отошел к умывальнику, включил воду, споласкивая нож.
— Не важно. Иди, Стас, мой руки и приходи, вместе подождем наших женщин.
Не знаю, понял ли он сам, что сейчас сказал, но мы вдруг подняли головы и встретились острыми взглядами.
Да, мне следовало помыть руки, отчим был прав. И не только руки. Я хотел под горячий, обжигающий тело душ, чтобы смыть с себя грязь, что почти душила. Подруга Рыжего облизала мне всю шею, и не только шею, в пылу умело наигранной страсти, — я до омерзения был сам себе противен.
Ступени скрипнули, я поднялся наверх и вновь оказался у комнаты скелетины. Остановился возле двери, мрачно буравя дерево взглядом. Испуганное лицо Эльфа рядом с Воропаевым снова всплыло в памяти, кипятя кровь. Я коснулся ладонью двери и тут же задохнулся, вспомнив ее ночную. Теплую, дрожащую… и такую нежную под моими пальцами, что от одного воспоминания о ее коже, вновь ощутил себя преступником.
Проклятая сводная сестра, почему, ну почему я не могу выкинуть тебя из головы! И твои слова о любви к другому? Почему призналась? Почему не отрицала? Что тебе стоило ответить иначе! Я ведь был почти сломлен, почти готов… Что? На что я был готов?.. Я не знал. Только все еще помнил, как мягко отражался в ее больших и красивых глазах свет зимней ночи, завораживая гнев, что привел меня к ней. Легко усмиряя и подавляя его одной лишь близостью девчонки. Как открыто она смотрела на меня, как будто ждала, что я решусь на большее.
В это мгновение она была всем, чего я хотел. Всем, что мне было нужно.
Я сам не заметил, как прикоснулся к ней, а затем ощутил практически физическую боль, когда лишился тепла ее тела. Слова, слетевшие с губ, ранили в самое сердце. Никогда еще я не чувствовал себя таким разбитым.
Черт! Это какое-то гребанное наваждение, от которого нет избавления! Отрава, проникшая под кожу! Сегодня я надеялся забыть Эльфа — тщетно. Даже физической разрядки не хватило, чтобы хоть ненадолго освободиться от мыслей о ней. О своей юной и тощей сводной сестре, в которой еще было так мало от настоящей женщины, но которая манила меня к себе как самый желанный на свете магнит, сводя с ума. И за эту слабость я еще больше ненавидел ее. Сам избегал встречи, не желая видеть.
Зачем? Зачем она приехала сюда! Зачем появилась в моей жизни! До нее все было до сволочного легко и просто. И так понятно. А теперь я стоял у ее комнаты, в которой еще недавно спал сам, как последний дурак, прислонив ладони к стене, упершись лбом в дверь, и понимал: да, я не хотел ее видеть, но определенно я хотел ее чувствовать. Очень хотел.
Черт!
Я вошел в свою спальню и упал на постель, закрыв глаза. Выругавшись вслух, с силой ударил кулаками в матрас, гоня мысли прочь. Рядом со сводной сестрой я превращался в тряпку и мне это совсем не нравилось.
Ноздрей неожиданно коснулся почти неуловимый флер знакомого запаха, тонкий и нежный, как сама девчонка, и я рассмеялся, думая, что схожу с ума. Рванув из-под головы подушку, накрыл лицо, заглушая собственный смех… и вдруг вскочил с кровати, хлопнув ладонью по выключателю…
Нет, я не мог ошибиться!
Когда мать со скелетиной вернулись, мы с Батей сидели в кухне, смотрели по телевизору «Бои без правил» и пили чай. Заметив меня, девчонка собралась бежать к себе наверх, но мать уверенно повела ее за собой.
— А вот и мы! Всем привет! — произнесла довольно, сгружая пакеты, и, тяжело вздохнув, опустилась на стул. Протянув руку, привычно потрепала меня по макушке. — Как дела у моих мужчин? — спросила весело, и я догадался, что сейчас ей это вряд ли по-настоящему интересно знать.
Госпожа директор сияла как начищенная копейка, и мы с отчимом удивленно переглянулись.
Не заставляя жену ждать, Батя встал чтобы включить чайник.
— Ну как прошел вечер в погоне за покупками, — спросил он, наполняя тарелки ужином для жены и дочери, и мать, улыбаясь, оттопырила палец вверх.
— Просто отлично, Гриша! Ты не поверишь, оказывается шопинг — это настоящая охота! Как хорошо, что я не приверженец подобного вида спорта. Но сегодня мы с Настей были неподражаемы и увели платье у самой зазнобы нашего Стаськи! Так что вы оба можете нами гордиться.
— У кого это? — поднял Батя бровь, но тут же догадавшись, довольно хмыкнул: — А-а, ясно. У Воропаевых, да? И что же Вера, так просто тебе спустила проигрыш? Что-то на нее не похоже.
